«Взрыв в „Дайкокуя“» издали в 1920-е годы, задолго до того, как я появился на свет. Когда уже начались мрачные времена подавления свободы слова. Отец испещрил красным фломастером те места в книге, где речь шла главным образом о бомбе из каракатицы. Летун-Полосатик изучил вопрос и пришел к выводу: если высушить отдельно половые органы мужской и женской особей каракатицы и столкнуть их на скорости, позволяющей преодолеть сто метров за пятнадцать секунд (время, за которое это расстояние преодолевает средний девятиклассник), произойдет взрыв, превышающий по мощности динамит.

Почему целью выбрали именно «Дайкокуя», не очень ясно. Разработка и использование бомбы, изготовленной из живого организма, произвели настоящую сенсацию. По всей стране люди стали тайком проводить опыты, и пометки, сделанные отцом на полях книги, наводили на мысль, что он тоже каким-то образом был вовлечен в эти эксперименты. В те времена привлечение других людей к насильственным действиям считалось преступлением, приравнивавшимся к совершению таких действий.

В заключение автор комментария задавался вопросом: «Кого же мы должны осудить: Полосатика с бомбой из каракатицы или дамского угодника с лицом цвета шартреза?»

Узел завязан крепко, ничего не скажешь, но беда в том, что я не поверил ни единому его слову в этом романе. Полученное от отца бесполезное наследство позволило заглянуть ему в душу, увидеть его смятение и в то же время чуточку развлекло меня. Вот и все.

Как только я миновал табличку с надписью «Миккадо», висевший на капельнице мешок принялся мерцать. Каждые две-три секунды он излучал бледное сияние, оно напоминало слабое свечение, которое исходит от обитающего в морских глубинах особого вида каракатицы. В романе «Взрыв в „Дайкокуя“» это мерцание служит детонатором бомбы из каракатицы. Конечно, автор пишет не о капельнице, а о каракатицах. Для бомбы годится отнюдь не всякий самец и не всякая самка. Какие-то подходят друг к другу, какие-то нет. При сближении двух каракатиц интенсивность мерцания обязательно должна нарастать. Может быть, взрыв в книге не получился потому, что недооценили значение совместимости мужской и женской особей. По той же причине закончились неудачей и последующие эксперименты.

Понятное дело, я во все это не верил. Как можно в такое поверить? И потом, у меня здесь капельница, а не каракатица. Но что ни говори, нельзя оставаться совсем безразличным к этому. Ведь капельница начала посылать куда-то световые сигналы. Я покачал туда-сюда кронштейн и вытащил его из крепления в кровати. Положил его между колен и осмотрел мешок, он мерцал в такт моему дыханию.

Дело дрянь! Хуже некуда. Кто-то незаметно подменил содержимое пластикового мешка. Теперь в нем оказалось нечто прозрачное, органическое. Это же каракатица! Внутренние органы каракатицы, из которых вроде как нарезали сасими. Когда произошла подмена? Не знаю, как отличить самца от самки, но, судя по тому, с каким откровенным похабством эта тварь корчилась в мешке, там был самец.

Он копошился все сильнее – видно, почувствовал приближение пары. Неужели финал романа, десятилетиями ждавший своего часа, наконец приближается и необходимое для этого условие того и гляди будет выполнено? Но это же верх несправедливости! Ведь я всего лишь обычный читатель!

Чуть не доходя таблички «Миккадо» располагалась терраса в виде уложенной на бок буквы «П», прежде, возможно, служившая для выгрузки грузов. Надо действовать! Времени не остается ни минуты! Нужно как-то выбраться на берег, пока самка каракатицы до меня не добралась. А уж на берегу я как-нибудь разберусь. К сожалению, в книге в подробностях не описано, как внутренние органы мужской и женской особей вступают в контакт. Даже если предположить, что каракатицы могут парить в воздухе, смогут ли они, выскочив из воды, тут же быстренько спариться? Вряд ли все-таки они способны на такой трюк. Ясно, что человеком, собиравшимся взорвать «Дайкокуя», был либо сам автор, либо его главный герой; маловероятно, чтобы каракатицы сами по себе горели таким желанием.

Нужно развязать себе руки, чтобы иметь возможность противостоять любому врагу. Я уже отсоединил кронштейн, на котором висела капельница, и теперь верхняя часть тела могла двигаться свободно. Дальше надо как-то решить вопрос с мочеприемником. Я не отважился выдернуть катетер из уретры и решил просто отсоединить мешок с мочой. Приподнял его. Тяжелый, черт! Как пять томов энциклопедии. Гадость какая! Дно мешка промокло – то ли от грязной воды из канала, то ли от мочи.

Из-за эха, отражавшегося от сводов, я совсем не чувствовал расстояния, вдруг откуда-то, в стороне от моего баркаса, послышался скрип весел и звук плещущейся о борт воды. Видимость была хуже, чем я думал, наверное, из-за висевшего над водой тумана. Мой взгляд скользил туда-сюда по поверхности воды. Я легко различал пляшущие на волнах отблески осветительных ламп. Выше по течению ползло пятно света, напоминающее расплавленную медузу. Вот оно? Приглядевшись, я понял, что ко мне приближается рыбачий катер. Он был уже совсем близко. Метрах в трехстах, то есть в пяти-шести минутах. Надо торопиться!

Задумав отсоединить мешок с мочой от катетера, я нащупал разъем. Тянул его, крутил, но он не поддавался. Трубка не была вставлена в разъем, не была закреплена винтом, похоже, ее просто посадили на клей. Какая досада! Держа тяжелый мешок в левой руке, я сжимал в правой штангу из нержавейки, к которой была подвешена каракатица. Наконец после долгого перерыва я сумел оторвать зад от кровати. Теперь меня удерживал только ремень, хотя мне и удалось его значительно ослабить. Я отпустил штангу, чтобы попытаться отстегнуть пряжку, и меня тут же пронзила острая боль. Я вскрикнул. Совсем забыл, что с другой стороны трубка воткнута под ключицу. А нужна она, эта трубка? Даже если не получится избавиться от мочеприемника, я смогу легко оторвать мешок с внутренностями каракатицы. Уж от них я точно никакого питания не получаю. И все же меня не оставляли сомнения. А вдруг что-нибудь пойдет не так, если равновесие между мной и каракатицей нарушится? Ведь, что ни говори, со мной и без того все не так.

Со штангой в правой руке и мешком мочи в левой я спустил ноги с кровати. Я уже отвык ходить. А человек для этого предназначен. Увы, палуба была залита грязной водой. Ростки дайкона на ногах терлись друг о друга, создавая впечатление, будто я надел меховые полусапожки. Обувь тут же промокла и противно зачавкала. Обернувшись на корму, я стал наблюдать за преследовавшим меня катером, который вез самку каракатицы. Я не знал, с чем сравнивать, поэтому пришлось прикидывать расстояние на глазок. Силуэт катера вырисовывался довольно четко, – похоже, он преодолел уже половину разделявшей нас дистанции. Кажется, катер был без людей и управлялся автоматически. А штука, висевшая на мачте на носу катера, наверное, и есть внутренности самки каракатицы. Их бледное фосфоресцирующее свечение пульсировало в унисон с моим самцом. Каракатицы перекликались друг с другом.

«Поэт-шартрез» не солгал в своем предсказании.

Я открепил от весла рычаг, соединявший его с механизмом управления, и решил управлять баркасом сам. К счастью, у меня был кое-какой опыт – раньше уже доводилось грести. Отведя в сторону руку, державшую мешок с мочой, чтобы он не касался бедра, я сменил курс и стал изо всех сил грести к полуразвалившемуся причалу универмага «Дайкокуя». То ли из-за скрипа моего весла, то ли из-за того, что две каракатицы почуяли друг друга, устроивший за мной погоню катер круто взял вправо и начал приближаться.