– Это мне напоминает тот случай, когда я на подплыве к Гренландии свернула налево, – сказала она, с хлюпаньем заглатывая мороженые головы сардин. – Я даже не заметила, пока не врезалась в айсберг!

Глэдис Поттс в образе пуделя носилась взад-вперёд, гоняясь за снежинками, а Коренные Сестрицы лежали на земле и делали снежных фей.

– Потрясающе! – засмеялась Зингри. – Никогда не видела столько бесшёрстных!

– И много ещё увидишь, – сказал я и отвёл её к стене террасы посмотреть на сад внизу.

Моховые гремлины раскачивались на рогах арктического сохача, пока он жевал кучу компоста. Чертешишка, прибывший утром, играл в снежки с Ууфом, а Хоггит бегал вокруг, растапливая снежинки с проплывающих мимо зачарованных скамей.

– Ха-ха! У нас всё время лежит снег, но в нашей деревне совсем не так весело! – сказала Зингри.

– Эй, я что, сплю? – внезапно забурчал Газон, и Зингри распахнула глаза от удивления. – Зима? Когда я задремал, было такое солнышко! – продолжил старый вурдакуст. Кто-то слепил у него на макушке снеговика-гоблина, и Газон изо всех сил качался из стороны в сторону, пытаясь его с себя свалить. – Сколько я проспал?

– Фрэнки! – окликнула меня мама, выходя из оранжереи с полным подносом кружек троллегрога, над которыми вился пар. – Вот ты где!

На ней было надето штук десять кардиганов, и она выглядела так, словно превращается в праздничное украшение. Кусочки фольги в волосах и мазок блёсток на щеке выдавали, что она только что лихорадочно украшала столовую.

– Фрэнки, Зингри, вам пора переодеться к пиру, – сказала она, принимаясь раздавать напитки нашим прожорливым гостям, которые стянулись к ней со всех концов сада. – Нэнси почти закончила готовить, и я хочу, чтобы за ужином вы выглядели лучше всех!

– Ну мам… – недовольно протянул я. Я не хотел пропускать всё веселье только ради того, чтобы надеть неудобную рубашку!

– Никаких «ну», мистер! – строго ответила мама. – Я хочу, чтобы сегодня всё было идеально, а значит, ты должен выглядеть прилично.

– Я прилично выгляжу!

Мама изогнула бровь.

– Нормально я выгляжу! Ой… – Только сейчас я понял, что так и не переодел пижаму. Из-за всей этой суеты я совсем про это забыл.

Мама посмотрела на меня с типичным выражением лица «я всегда права» и поторопила:

– Скорее, сынок!

Мне пришлось признать поражение, и мы с Зингри отправились в мою комнату.

* * *

Я в жизни не переодевался так быстро!

Как можно скорее я натянул фиолетовый пиджак, короткие штаны и любимые носки прапрапрадедушки Эйба.

– Вот и всё! – сказала Зингри, любуясь отражением в зеркале. Йети не носят одежду, поэтому ей потребовалось ещё меньше времени – ровно столько, чтобы надеть ожерелье из мелких косточек и завязать волосы в узел на макушке. – Пойдём обратно вниз!

Мы оба запрыгнули в кресло в углу комнаты. Я набрал комбинацию в панели на подлокотнике, кресло затряслось и поехало вниз.

Мы почти добрались до цели, когда…

– Смотри! – прошептала Зингри, указывая на открытые двери библиотеки. Там стоял гном-кочевник с сорокой на плече. Они нас не заметили. Похоже, и гном, и птица наблюдали из-за дверной рамы за чем-то в вестибюле.

– Здрасте! – крикнул я, и гном-кочевник резко обернулся. – У вас всё хорошо?

Сорока распушила перья и зашевелила когтями.

– Кр-р-радётесь у нас за спиной! – прошипела она. – Тр-р-ревожите нас!

– Простите! – сказал я. И почему они ещё не уехали? – Вы что-то искали?

– Фрэнки… – сказала Зингри. Ей было явно так же неловко, как и мне. – Мне кажется, нам следует… эм…

Я как раз собирался найти отговорку, чтобы оказаться подальше от гнома и его раздражительной птицы, когда сорока сказала нечто, чего я не ожидал.

– Кр-р-рики, – прохрипела она.

– Что? – переспросил я.

– Кр-р-рики и гор-р-ре. Конец отелю «Пр-р-роходите мимо».

Секунду я смотрел на эту странную парочку, раскрыв рот и переводя взгляд с зелёного глаза гнома на чёрные глаза таинственной птицы.

– Тер-р-рор и кошмар-р-р, стр-р-радания и кр-р-рики. Р-р-реванш!

В этот момент Зингри отшатнулась и схватила меня за руку.

– Фрэнки, – ахнула она, – смотри!

Я посмотрел через плечо гнома-кочевника, и моё сердце подпрыгнуло к горлу. За аркой открытых дверей весь вестибюль был теперь покрыт зарослями колючих кустов и лозы, которые змеились по заснеженному полу и вились вверх по перилам лестницы.

Со всех сторон щупальца с угрожающего вида шипами поднимались по рамам дверей и обматывались вокруг канделябров. Вьюнки на зачарованных обоях, которые недавно увяли и умерли из-за лютого мороза, вернулись к жизни и обросли огромными шипами и неровными, некрасивыми листьями. Там, где прежде были нежные цветы, теперь ползали по стенам и скалили зубы росянки.

Выйдя на середину вестибюля, я увидел, что из вазы на каменной стойке расползаются ветки шиповника. Разве в ней раньше стояли не сухие цветы? Кажется, мама ругалась из-за них прямо перед тем, как на нас свалилась Плакунья Малуни.

ПЛАКУНЬЯ МАЛУНИ! Наверняка это как-то связано с её проклятиями! Я оглянулся и сразу увидел её, старую морщинистую корягу. Она сидела на пороге своего дома-фургона и помешивала что-то в маленьком котелке над костром, разведённым в снегу.

– Вот что делается-то! – сказала она с кривой ухмылкой. – Какие дела творятся!

– Это ты сделала! – воскликнул я.

– Глупый! – огрызнулась она. – Я занималась своими горошками-морковками, варила себе ужин. – Она облизнула ложку и пошлёпала потрескавшимися губами. – Рагу из светлячков – хочешь попробовать?

– Не меняй тему! Я знаю, что это ты сделала!

– Нет, не я! – захихикала Плакунья. – Не старушка Малуни!

– Конечно, ты, – настаивал я. – Сухие цветы не отращивают шипы просто так и не разрастаются по всему дому сами по себе.

– Гном-кочевник всё видел, – сказала Зингри, подойдя ко мне.

– Ха! Не сомневаюсь! – захохотала Малуни.

Я оглянулся, но гнома и птицы и след простыл.

– Он предупредил Фрэнки, – продолжила Зингри. – Он сказал, что скоро будут кошмар-р-р, стр-р-радания и кр-р-рики.

– Может, и будут. – Плакунья покосилась на меня. – Сдаётся мне, что вы все вляпались в ту ещё переделку.