Девочка морщится. Остальные уходят; мы следуем за ними. Хотя воздух прохладный, все же здесь теплее. Возможно, девочка права.

Тусклый свет впереди становится еще более синим.

— Это пузырь? — спрашивает девочка.

— Что такое пузырь? — отзывается Собиратель.

Наверное, Толкарец уже понял, и между ними начинается диалог из свиста и кряканья. Звуки столь комичные, что если бы я сейчас не умирал, то непременно рассмеялся бы.

В конце концов Собиратель говорит:

— Они знают про пузыри. Кто-то рассказал. — Он едва не чихает и, искоса глядя на меня, постукивает по носу. — Учи кряк!

— Непременно. — Зажав нос, я фыркаю, а затем издаю что-то похожее на кряканье.

Все смеются. Нет, это еще не конец — ведь я могу шутить. Впрочем, возможно, они всегда издают подобные носовые звуки перед тем, как наброситься на тебя и съесть.

Если бы таков был их план, я бы их понял.

Но я знаю, что об этом они не думают.

Это же люди — мои родичи, только другие, хотя я понятия не имею, откуда мне это известно. Прежде чем я успеваю догнать девочку, синеватый свет становится ближе, а коридор — шире. Пол переходит в какой-то решетчатый мостик с ограждением-«клеткой» из металлических полос. Слева на уровне плеч тянется лестница.

Мы останавливаемся, чтобы оглядеться. Под мостом тьма, наполненная крошечными огнями. На то, чтобы их сосчитать, понадобилась бы вся жизнь.

— Что это? — пищит девочка. Такого она никогда не видела, однако пытается выглядеть невозмутимо. Она не любит все новое и большое — ни предметы, ни идеи.

— Это небо, — отвечаю я. — Вселенная. В ней звезды.

— Это корабль, — возражает Собиратель. — Большой, больной Корабль.

— Где мы? — Голос девочки дрожит.

— В смотровой камере, — говорю я. — Я помню ее по Сну.

Действительно помню — правда, смутно. Здесь мы собирались, чтобы посмотреть на новую планету, вот только ничего похожего на нее не видно. Однако за ограждением что-то есть. Мы идем дальше, и объект появляется впереди — он довольно быстро движется и вскоре пройдет прямо под нами. На секунду потеряв ориентацию, я хватаюсь за перила.

— Это наша планета? — Похоже, у девочки тоже сохранились воспоминания о Сне.

Далеко внизу под нами проходит объект — огромный, грязно-белый, потрескавшийся, покрытый кратерами. Он похож на огромный снежок в клетке, которая вверху переходит в изогнутую и изящную стойку.

И эта стойка, опора или балка, идет от грязного снежка туда, где находимся мы.

Она соединяет снежок с Кораблем, который кажется просто крошечным по сравнению с этой глыбой льда.

Двигаясь по часовой стрелке, балка со снежком подходят к другой стороне и исчезают из виду.

Корабль вращается над снежком в своего рода «колыбели» — или же снежок летает вокруг нас. Но последнее не столь вероятно.

Мы находимся внутри какого-то вращающегося объекта — возможно, цилиндра; вращение придает ускорение и обеспечивает силу тяжести.

Корабль вращается.

— Это не наша планета, — говорю я.

Сатмонк, похоже, согласен: качая головой, он выставляет вперед плоские ладони, словно отвергая все, что видит. Возможно, я знаю, что это за снежок, но именно об этом думать не хочу. Если моя догадка верна, Корабль в самом деле очень болен.

Снежок слишком большой.

Он появляется снова. Я замечаю с одной стороны извилистую канаву — похоже, именно там добывают лед. Канава. Отлично. Это слово обозначает нечто заполненное водой, но данная канава — похожая на змею или змея — полностью состоит изо льда.

Зрелище весьма содержательное, пусть и бесполезное, однако заменить еду оно не может.

Отдыхать на мосту неудобно, поэтому мы идем дальше, к середине моста, где он проходит через прозрачную сферу метров сорок в диаметре. Это место отдыха; сюда приходят, чтобы полюбоваться звездами.

Грязный снежок снова появляется и проходит под нами, на этот раз медленнее. Возникает уже знакомое чувство — Корабль замедляет вращение, и нас бросает вперед, заставляя цепляться за ступеньки лестницы, за перила, друг за друга. Постепенно напор ослабевает, а с ним и сила, тянущая нас вниз.

Мы опять в невесомости.

По большому пузырю проносится ветерок, образуя завихрения у перил и настила моста. Внезапно я понимаю, что надел шорты еще до того, как ступил на мост, — не хотел умереть голым.

Отпустив лестницу, девочка парит передо мной. Последние порывы ветра толкают ее к прозрачной сфере. Я следую ее примеру.

Собиратель, Толкарец и Сатмонк — такие не похожие на нас, но все же добрые существа — не отстают.

Первое, что я вижу в сфере, — полностью одетое тело, медленно вращающееся вокруг своей оси. По-моему, это женщина, однако ее труп сильно разложился или объеден, так что к какому виду людей она принадлежала, определить невозможно.

— Чистильщики здесь редко появляются, — говорит девочка, неодобрительно поджимая губы. Она отталкивается от края моста и, подлетев к трупу, показывает нам, что на плечах у него что-то вроде рюкзака. Девочка выворачивает рюкзак наизнанку — он пуст.

— Книги нет. — Девочка с шумом выдыхает и резко отталкивается ногами от тела, после чего она и мертвая женщина летят в противоположных направлениях — в полном соответствии с принципами Ньютона…

Ньютон.

Первое имя, которое я вспомнил; очевидно, оно гораздо важнее, чем мое собственное.

Огромная серо-бело-коричневая масса очень медленно останавливается под нами примерно «на два часа», если смотреть вперед и от центра Корабля. По часовой стрелке. Стрелки часов. Вращение. Градусы и радианы. В голове появляются картинки, и я начинаю что-то вспоминать.

От печали и удивления я качаю головой; в результате мне нужно хвататься за перила, чтобы остановить вращение. Теперь я смотрю на центр Корабля, на темную часть сферы — и не вижу эффектного «пейзажа». Здесь что-то есть — кучки небольших шаров; каждый заполнен диванами, креслами и темными коробками. Здесь можно отдохнуть.

Девочка хватает меня за плечо, и мы качаемся из стороны в сторону, потом я еще крепче вцепляюсь в перила, гася колебания.

— Женщина пришла сюда не просто так, — говорит она. — И кто-то не хотел, чтобы она здесь была.

— Кто?

— Не друг.

Собиратель и Сатмонк уже оттолкнулись от конца моста и летят вверх к поблескивающему скоплению шаров. Девочка присоединяется к ним, а я со своим обычным изяществом лечу следом.

Покатая поверхность стиснутых вместе шаров покрыта слоем наэлектризованной пыли. Скопление все больше и больше напоминает горсть мыльных пузырей, и в каждом таком «пузырьке» проделан вход. В них тоже плавает одежда.