– А никак! Она его и не видала после трагедии. Близко не показывался. Причем подозреваю, что и не покажется. Не дурак ведь, понимает, что она уже обо всем знает.

Кожевников вздохнул глубоко, пошевелил, разминаясь, плечами, заулыбался смущенно:

– Я, Митя, может, еще вернусь сюда, коль жив останусь. За ней. Это ей только кажется, что она старше. А сама такая беззащитная, доверчивая. А уж как женщина – не знаю, бывает ли лучше.

Он вдруг замолчал, заметив, что товарищ не знает, куда деть глаза.

– Ну, болтун, ну, дурак! – Николай стукнул себя кулаком по лбу. – Митя, не думай, что я такой похабник! Это окопный треп въелся в привычку. Знаешь, там одни мужики, да смерть, да грязь кругом, вот и разговоры такие... вольные. Привык.

– Да ладно оправдываться! – Дмитрий был сердит на себя: покраснел, как барышня. – Я чувствую, ты что-то узнал о деле? Или нет?

– Есть один штришок, странный вроде бы. Я, конечно, наводил разговор на поручика. Галина все хотела забыть о нем, а я все спрашивал, ну, будто ревную. Она, слово за слово, много о нем рассказала, но все обычное. А вот одно... В общем, два раза она слышала, как он, по ночам, спящий, говорил по-немецки.

– На немецком языке? – поразился Дмитрий. Он ожидал что угодно, но только не это.

А Николай подхватил:

– Точно, на немецком. Ну ладно бы один разок – может, газет начитался или там книгу какую. А то через время, в другую ночь, – опять. И так – Галя говорит – шустро болтал, вскрикивал, вроде команды отдавал. Она не поняла ничего, языка не знает.

– Он-то может и знать, работает в таможне.

– Смотри... – Николай глядел пытливо и тревожно. – Чуется мне, есть тут над чем подумать.

– К чему бы это, к чему?! – Митя вдруг заволновался, дыхание стало прерывистым, в висках запульсировала кровь. Что-то, что-то он должен вспомнить! Все, вспомнил. – Знаю! – выдохнул он. – Смотри, Коля! – Он выхватил из кармана газету, лихорадочно развернул. – Ты просил прошлый раз, чтобы я принес газету, которая была в руке у Жени, хотел сам ее просмотреть. А теперь я знаю, что нужно там искать. Вот заметочка. Она отчеркнута, будто ногтем. Я и сам на нее обратил внимание, но никак ни с чем не мог связать. А теперь, кажется, связь есть!

Николай взглянул туда, куда Митя возбужденно тыкал пальцем:

– Дай-ка прочту.

– Ты вслух, вслух читай!

Кожевников согнул газету удобнее и в нижнем углу прочитал маленькую заметку:

– «В городе Саратове задержан за бродяжничество некто, назвавшийся колонистом Супрасельского общества Белостокского уезда Гродненской губернии Вильгельмом Мейстером. Приметы задержанного: около 19 лет, росту 2 аршина 2 1/2 вершка, волосы русые, усов и бороды нет, глаза голубые, нос прямой, лицо бледное, овальное, на левой голени глубокая язва, страдает туберкулезом легких и кости. Лицам, которым известно происхождение и звание задержанного, довести до сведения».

Еле дождавшись, когда Николай произнесет последнее слово, Митя выхватил у него газету.

– Видишь, этот задержанный немец! Не знаю еще, какая тут связь, но она есть! Я чувствую!

Николай снова заглянул в заметку, повторил:

– Вильгельм Мейстер. Да, бедный парень, совсем больной... А зацепочка есть, точно!

– Спасибо тебе, Коля! – Дмитрий заторопился. – Я пойду. Потом заскочу к тебе, расскажу... Вечером. Или завтра. Все, побежал!

И он в самом деле чуть ли не побежал к кованым воротам.

...Викентий Павлович был доволен. «Сработала армейская разведка!» – подумал он, вспоминая, как намекнул племяннику на товарища, лежащего в том же лазарете, где работала и Акимчук. Дмитрию же он сказал:

– Я получил ответ из Саратова: бродяга еще там. Телеграфировал в тамошнюю полицию, чтоб придержали его до твоего приезда. Может, и будет толк из твоего частного расследования. А за поручиком пока присмотрим.

В кабинете господина Петрусенко было прохладно: густой плющ, обвивая окно, не пропускал солнце.

– Спасибо, дядя. Я уверен, что толк будет.

– Давно не было такого жаркого лета в наших краях. – Викентий Павлович вытер платком шею и затылок, прищурился. – Знаешь, милый, дело это уже закрыто, но я документы попридержу. Покопайся, коль у тебя есть сомнения. Это вроде летних практических занятий тебе будет. Я и в Саратов сообщил, что приедет юрист-практикант.

Впрочем, Петрусенко уже не впервые давал племяннику возможность попрактиковаться в реальном криминальном расследовании. Три года назад Митя Кандауров, студент-первокурсник, был «внедрен» дядей в число служащих «Гранд-Отеля». В то лето там, в новой современной городской гостинице, происходили странные события – было совершено три преступления в одном месте и в один день. Викентий Павлович вел это расследование, ему нужно было установить связь между этими на первый взгляд разными происшествиями. Митя стал работать в «Гранд-Отеле» посыльным. И узнал одно из ключевых для разгадки обстоятельств: украденная драгоценность принадлежала первой жене убитого. Ниточка потянулась... Викентий Павлович считал, что племянник сработал хорошо. Пусть уж и теперь проведет расследование, попрактикуется. Тем более что на этот раз у парня есть и личная заинтересованность в разгадке смерти девушки...

Если часовой механизм отлажен руками отличных мастеров, он будет работать и тогда, когда пыль проникнет в корпус или ржавчина тронет колесики. Они хоть и туго, хоть и со скрипом, но будут крутиться. Часы могут начать спешить или отставать, но давняя надежная наладка еще долго не позволит остановиться сложной конструкции... Вот так в то жаркое лето работала и российская железная дорога. Война и потрясения внутренней жизни ломали расписание, обшарпанные вагоны шли переполненными, плохо убирались, во втором классе уже почти не подавали чаю. На забитых людьми станциях несчастные пассажиры ожидали опаздывающие поезда в надежде на свободные места. Но все же дорога работала, и почти на всех вокзалах колокольчик отбивал отправление, и в конце концов все уезжали туда, куда им было нужно.

Департамент полиции являлся той организацией, которая обладала реальной властью. Поэтому Дмитрий Кандауров ехал в далекий Саратов с удобствами и даже, по его мнению, с излишней роскошью. Впрочем, ему это нравилось. Маленькое купе в специальном вагоне было уютным и, что самое главное, принадлежало ему одному. Он много читал, а еще больше думал о предстоящей встрече. Строил самые разные предположения, представлял, как начнет разговор, додумывал, кем может оказаться его будущий собеседник, дофантазировался бог знает до чего, злился на себя и вновь брался за книгу.

Ехали долго. В Воронеже их состав на целые сутки загнали в тупик: на станции митинговали и буянили солдаты. День простояли и на большом железнодорожном узле Поворино – пропускали воинские эшелоны. По перрону ходили женщины с горячей вареной картошкой и кукурузой, помидорами, огурцами свежими и малосольными. Митя купил немного вишен, ничего другого не нужно было. При их вагоне имелся ресторанный зал, где кормили отлично.