Подростки разделились на «кучки», в которых с упоением обсуждались любовные открытия и приключения. Единственным ребенком, который не входил ни в одну из «кучек» ни в восьмом, ни в девятом, ни в десятом классе и не имел никакого «любовного» опыта, была Надя. И не потому, что она была несимпатичной девочкой или её гормоны «не играли». «Играли!» Еще как «играли». Но она не подчинилась общественному детскому мнению и, вместо того чтобы прогнуться под «сильных», осталась независимой одиночкой. Её считали «синим чулком», а иногда даже откровенно издевались. Как бы ей хотелось, чтобы какой-нибудь мальчик предложил ей дружить! А потом бы поцеловал её. И все бы увидели тогда, что она такая же, как все.

«Я бы всё-всё для него сделала, — мечтала девочка, — конечно, как можно меня уважать, если на прошлый Новый год все ребята класса собирались встречать его у Кирилла, а меня бабушка не пустила. Всем разрешили, а мне — нет. Вот они и считают меня маленькой… А ведь там даже наша «классная» была, Ольга Федоровна. Но я им все равно докажу, что я такая же, как и они. Всем докажу!»

Что-то в глубине души подсказывало, что никому ничего доказывать не нужно. Что им всё равно. Всем. Что всех людей заботит только свое собственное благополучие, и думают они только о своих чувствах. Но ребенок в пятнадцать лет прислушаться к «нашептыванию» души не умел. Надя нещадно завидовала «нормальным» одноклассникам.

Но зато она дружит с Тамарой. И Тома уже давно рассказывает Наде о своих любовных похождениях. Она уже давно перешла от поцелуев к «настоящей взрослой любви», но Надя дала ей обещание, что ничего никому не расскажет. Вот и «носила» это знание в себе, не рассказывала, хоть и очень хотелось.

Тамара после восьмого класса поступила в профессионально-техническое училище и через год, получив диплом маляра-штукатура, применяла полученные знания на строительстве нового студенческого общежития, где позже, по окончании строительства, и получила комнату.

Рослая, статная, вполне сформировавшаяся молодая женщина. Её светлые волнистые волосы развевались воздушной шапкой вокруг головы. Голубые с хитринкой, можно даже сказать, «сатанинкой», глаза девушки смотрели на мир уверенно и нагло.

У нее появились «свои» деньги, на которые она покупала себе модные короткие юбки и туфли на шпильках, и «своя» жизнь, наполненная любовными событиями, которыми она без стеснения делилась с Надей.

Девушки собирались у Тамары дома. Мать на работе, отец пьёт или спит пьяный в свой комнате. Подружки слушали новую музыку на магнитофоне, который подарил Тамаре один из её кавалеров, разговаривали, а иногда даже пили дешевое вино.

К старому Хандусю частенько приходили его друзья-собутыльники. Приносили самогон, дешёвую «бормотуху» или, на худой конец, довольствовались лосьоном «Огуречный», который на тридцать процентов состоял из спирта.

Однажды летом, когда и для Нади прозвенел «последний звонок», девочки в очередной раз проводили время в Тамариной комнате, отмечая полученный Надей аттестат зрелости. Девочка заметила на себе внимательный взгляд одного из молодых мужчин, распивающих на кухне «горячительное» вместе с Тамариным отцом. Ей было неприятно, и она подумала, что уж слишком он старый и страшный. Зэк, наверное… И тут же забыла о нем, увлекшись списыванием слов новой песни популярного певца и композитора Юрия Антонова. В то время было модно вести дневники и знать слова популярных эстрадных песен.

«Несет меня тече-е-ние-е-е, сквозь запахи осе-енние-е-е…» — подпевала Надя проигрывателю.

Отец Тамары несколько раз зачем-то подзывал дочь и говорил ей что-то. Тамара кивала, поглядывая на подружку, и улыбалась.

— Мы не мешаем? — спросила, вдруг почувствовав себя неуютно, Надя. — Может, пойдем ко мне?

— Не, все нормально. Это батя так… просит за хлебом сходить…

— Я с тобой!

— Да посиди ты… я быстро!

Тамара, как-то странно посмотрев на оторопевшую Надю, быстро выбежала из дома. Оставшаяся в обществе пьяных мужиков девочка, почувствовав неладное, встала и направилась к выходу.

«Бежать! Бежать!» — исходило откуда-то изнутри.

К сожалению, выход из дома пролегал через кухню. Проходя мимо мужчин, Надя, улыбнувшись, пролепетала:

— Я тоже пойду. Меня мама ждет уже… до свидания…

Но вдруг, чья-то грубая рука схватила её за талию.

— Ку-у-да?

— Домой….

— А с нами выпить?

— Я не пью… пустите… мне больно….

Она пыталась освободиться от мерзкого мужика, который прижимал её к себе все сильней. Это был ТОТ зэк. От него противно несло потом и перегаром. Черные кучерявые волосы прилипли к его смуглому потному лбу. Надя скривилась. Попыталась оттолкнуть его и вырваться.

— Гы-гы-гы-гы, — «заржали» мужики, — попалась, рыбка…

— Ой, дяденьки, пустите меня… пожалуйста… мне домой надо…

— Да как же это мы тебя отпустим, если ты такая хорошенькая… лапочка, — он притянул девочку к себе и стал елозить мокрым, скользким, отвратительно воняющим ртом по её губам…

— Теперь я, — другой мужчина, похожий на засушенную воблу, потянул Надю за руку, вырвал её из объятий смуглого и сам впился таким же гадким поцелуем в её девственные губы.

Их было четверо. Они выдергивали её друг у друга и обмазывали вонючими слюнями её губы, шею, маленькую упругую грудь.

Надя отбивалась изо всех сил. Пыталась кричать, бить их руками и ногами, но пьяные мужики только похотливо гоготали и, в конце концов, распластали бедную девочку на столе. Они по очереди насиловали её. У самого Хандуся от пьянства уже давно ничего не поднималось, тогда в ход шли грязные пальцы и другие подручные материалы, похожие на «мужское достоинство». Хотя о каком достоинстве может идти речь? Эти потерявшие человеческий облик индивидуумы мужского пола делали с ней всё, что только подсказывало им их залитое алкоголем воображение. В конце концов истерзанная Наденька лишилась чувств. И мужики, то ли потеряв интерес к бесчувственному телу, то ли устав от полученного извращенного удовольствия, расползлись по домам, оставив растерзанную девочку на полу.

— Боже! Боже! За что?

Надя медленно разлепила глаза. Было темно, но фонарь, стоявший неподалеку возле какого-то дома, освещал то место, где лежало её истерзанное тело. Она всё помнила. Всё! Боже! Что делать? Как же я теперь домой? А жить теперь как? Как?!

Ей было очень холодно. Что-то мокрое и липкое окружало девочку. Тело била крупная дрожь. Болело все! Она поднялась на локте и огляделась вокруг. Голова закружилась, и её вырвало. Стало полегче.

Темно, но Надя поняла, что лежит в какой-то канаве, полной воды и грязи. Как я здесь очутилась? Кто бросил меня в эту грязь? Надя посмотрела вниз и увидела, что жижа, в которой она лежит, какого-то неестественного красно-коричневого цвета. Она зарыдала и опять опустилась в бурую субстанцию, закрыв глаза руками. Паника охватила её, зажав в безжалостном объятии так же сильно, как это делали те пьяные нелюди, которые терзали её, а потом выбросили, как порванную тряпичную куклу, в канаву, полную красной жижи.