— Ты знаешь, как одиноко я чувствовала себя. Родители уехали в отпуск, и мне не у кого было просить помощи. Я не знаю, как тебя благодарить! — уже вовсю плакала Наташа, сжимая его ладонь холодной рукой.

— Никак не надо. Главное, выздоравливай! К тому же в больницу тебя Вера определила, а я, наоборот, даже вовремя не пришел на помощь — мобильник не работал. — Слава вдруг заметил, что уже с полчаса держит ее руку в своей и ему совсем не хочется ее отпускать. Сердце сжималось от жалости и сочувствия к красивой девушке, смешиваясь с чувством гордости за такую отчаянную смелость экспериментатора и досадой на очевидную, почти детскую непредусмотрительность.

«Стоп! — мысленно скомандовал он себе. — Не смешивать рабочие дела с личными симпатиями. У тебя нет морального права использовать ситуацию в личных целях».

— Ты сейчас спи и завтра будешь как новенькая! — Он пожал руку Наташе и поспешил к выходу из палаты.

По дороге он продолжал обдумывать ситуацию: «Она ведь наверняка попытается рассказать правду и взять все на себя в институте. Но, с другой стороны, и подругу подставлять не захочет — это же может дойти до разбирательства в органах. Надеюсь, это она понимает. Надо завтра же сделать расходную запись в журнале и попросить Веру заверить подпись — уж та-то поймет сложную ситуацию, в которой они оказались. Следующее: позвонить Пустосельскому и убедить, что сам выдал разрешение и наркотик Наташе. А также подготовить профессора к тому, что Наташа попробует взять вину на себя и начнет придумывать всякие истории, лишь бы не вмешивать своего руководителя. Да, звонить ли в милицию? Нет, лучше заведующему реанимационного или терапевтического — спросить, сообщают ли они о таких случаях в органы…»

Прошла неделя, прежде чем последовали действия со стороны руководства. Наташа выздоровела за пару дней, но Слава опасался встречаться с ней, из-за возможного к ним «интереса» со стороны начальства. Поэтому он даже не рискнул еще раз ехать к Наташе в больницу, а попросил это сделать Веру, сведя все контакты с аспиранткой к коротким беседам, вроде «Как дела — нормально». И это не замедлило себя оправдать.

У него на столе лежало официальное приглашение на ковер к директору института: явиться вместе с завлабом, Наташей и Пустосельским для разбирательства по делу неконтролируемого хранения и расхода наркотических препаратов и так далее. Слава заранее подготовил все бумаги, предупредил обо всем начальство и обработал Наташу с Верой, пропесочивая их в коридоре, чтобы те не сказали какой-нибудь глупости.

Как выяснилось, информация прошла из больницы и была-таки взята на заметку в милиции. В результате неприятной беседы у директора Славу лишили доступа к наркотикам, вкатили выговор, да еще и штрафанули почти на ползарплаты. Но главное (он сам себе удивлялся — почему главное?) — Наташу не выгнали из аспирантуры: Пустосельский стал стеной на ее защиту. Хороший он все-таки старикан. Разумеется, и в ее адрес без санкций не обошлось: приказали сменить тему и тоже «никакого использования наркотических препаратов в научной работе и медицинской практике».

Веселья в целом было мало, и Слава прямо с пропесочивания отправился домой, заливать растрепанные нервы. На улице, как назло, стояла неповторимая атмосфера уходящего лета, когда теплое, но не палящее, ласковое солнце отдает последние летние силы, как бы стараясь на прощание. Почти не замечая ничего вокруг, Славка припарковал машину во дворе, захлопнул дверь и потащился к подъезду в серой многоэтажной коробке. Замок в подъезде не работал. «Опять шаловливые ручки поработали — вот уж некуда силушку приложить. Хоть бы лифт не сломали!» — по привычке ворчал он про себя. Но лифт был в порядке и, позвякивая на этажах, послушно повез жильца наверх.

Забросив куртку на вешалку, Славка протащился на кухню сообразить какую-нибудь закуску. В холодильнике нашлась копченая колбаса, а в шкафу — соленые сухарики. Он задумался: «Взять ли более подходящее к закуске пиво из холодильника или уж сразу нарезаться чего покрепче? Вот уж воистину русский вопрос», — наконец усмехнулся незадачливый пьяница и выгреб из холодильника для начала сразу три банки «Балтики». Нагрузившись всем этим добром, он прошел в гостиную, включил с компа сборник хитов старого тяжелого рока и завалился на диван «думать думу горькую» в истинно национальных традициях: под музыку и выпивку.

Музыка не давала совсем уж раскисать. Славка уже, наверное, битых два часа предавался алкогольной «медитации» под мощные звуки рока, а мысли все крутились вокруг Наташи… нет, Таши. Он то возмущался, вспоминая, как она всегда отвергала помощь и критиковала советы, то умилялся ее беспомощностью и искренней благодарностью в больнице, то восторгался ее смелостью пойти на рискованный эксперимент, а то просто вспоминал ее длинные, абсолютно прямые, светло-русые волосы и взгляд огромных серых глаз, каждый раз меняющих свой оттенок и настроение: иногда смущенный, иногда вызывающий и сердитый и один раз, в больнице, — беспомощный и благодарный.

Она всегда выглядела естественно, в ней не было того жеманства и искусственности, которые его так раздражали в людях. Она удивительно правильно пользовалась косметикой — та никогда не бросалась в глаза. То, что она все-таки ею пользуется, он понял только в больнице, но это лицо, более блеклое без туши и помады, было даже милее и как-то беззащитнее. Он вспоминал ее прекрасную, гибкую фигуру, и у него захватывало дух от попыток представить ее без одежды. Он, кажется, все-таки безнадежно влюбился, и оставалось молить Бога, чтобы Таша ответила взаимностью. Он чувствовал, что за полгода созрел уже до того, что готов был не только «носить тапочки», но и вообще «целовать песок», по которому она ходила — как пелось в старой-старой песне.

«А вдруг у нее кто-то есть? — неожиданно закралась коварная мысль. — Наверняка у такой королевы не один ухажер — еще и в очередь стоят». Как ему не хотелось об этом думать…

Его тоскливо-восторженное, полупьяное рефлексирование было прервано настойчивым звонком в дверь. Он с сожалением встал с дивана, кое-как затолкал под ремень выбившуюся рубаху и пригладил всклокоченные волосы.

— Сейчас, сейчас! Иду уже! — бормотал на ходу Слава, шаркая тапками и гремя открываемым замком. Каково же было его удивление, когда в квартиру решительно вошла Наташа, возмущенно сверкая большущими глазами.

— Ташенька?! — Глупо улыбаясь, Слава уставился на свою мечту, воплотившуюся в реальность прямо в коридоре собственной квартиры…

Выходя из кабинета директора, Наташа чувствовала себя ужасно и все-таки нашла в себе силы поблагодарить профессора:

— Спасибо большое, Иван Васильевич! Вы меня спасли.

— Ну что вы, голубушка! Вы знаете, мне бы по должности надо вас продолжать песочить и дальше, но язык не поворачивается. У меня, знаете ли, самого внучка почти того же возраста. Как представил, что с ней что-нибудь этакое приключится, так с сердцем плохо сделалось. Я, конечно, понимаю, что это, так сказать, «несчастный случай на производстве». Только договоримся впредь: пожалуйста, никаких подобных выходок без моей санкции, а то здоровье у меня уже не то, чтобы к начальству на ковер часто бегать.