В этом месте подруги переглянулись, набрали воздуха в легкие, картинно закатили глаза к потолку и затянули по новой, только на этот раз громче и развязней:

– Попробуй м-м-му, м-м-му, попробуй…

Но тут пожилая Анна Павловна не выдержала и, впервые оторвав взгляд от своих бумажек, со всего маху ударила кулаком по столу и выкрикнула зычным, хорошо поставленным голосом:

– Довольно!

Справедливости ради следует заметить, что ни музыкальным слухом, ни певческим голосом Господь ни одну из подруг, к сожалению, не наделил, и их пение производило странное, если не сказать щемяще-жалкое впечатление. В эту секунду Каркуша с ужасом подумала, что их с Клавой «Марш нахимовцев» едва ли окажется более выигрышным. Вся надежда была на Клаву, на ее рисунки…

– Давайте начнем с представления, а уже потом, если возникнет необходимость, побеседуем, – обводя взглядом членов комиссии, предложил голубоглазый Игорь. Вероятно, он действительно был тут самым главным. – Давайте, девочки! – Он одобряюще кивнул Кате и Клаве.

– Можно, я стул возьму? – спросила Клава, указывая на крутящийся табурет, стоявший возле рояля.

– Разумеется, – улыбнулся Игорь. – Можете использовать все, что угодно, – великодушно разрешил он, словно, кроме стула, тут можно было еще хоть что-то взять.

Клава установила стул в самом центре комнаты и, положив на колени лист толстого картона, кнопкой приколола к нему ватман. Коробочку с углями и сангиной она положила на пол. Каркуша, устроившись справа, так, чтобы видеть, что будет рисовать подруга, прочистила горло, готовясь объявить название номера. Так было определено на репетиции. Она делала это уже очень много раз, но то происходило дома…

«Только бы не сбиться и не забыть слова», – подумала она, а вслух произнесла:

– «Марш нахимовцев» в картинках, мимике и жестах.

Каркуша посмотрела на Клаву, та едва заметно кивнула, и они запели звонкими, задорными голосами:

«Солнышко светит ясное!» – Каркуша посмотрела вверх и руками очертила в воздухе большущий круг, а Клава, схватив брусок сангины, принялась быстрыми, размашистыми движениями что-то чертить на бумаге, затем она повернула лист, и все увидели огромное, расплывшееся в широкой щербатой улыбке рыжее солнце.

– «Здравствуй, страна прекрасная!» – продолжали горланить девушки.

Каркуша изобразила дружеское рукопожатие, пожимая в воздухе чью-то воображаемую ладонь, а Клава, отбросив на пол лист с солнцем, теперь демонстрировала комиссии здание Кремля, нарисованное углем, и купола собора Василия Блаженного, искусно выполненные сангиной.

– «Юные нахимовцы тебе шлют привет!» – без малейшей задержки следовала следующая строчка песни, которую Каркуша сопроводила скромным помахиванием рукой, зато Клава исхитрилась за несколько секунд нарисовать целую роту моряков, марширующих в бескозырках с ленточками, развевающимися на ветру.

Члены комиссии взирали на это действо в немом изумлении. Даже пожилая Анна Павловна, которую, казалось, ничем, кроме ее собственной физиономии и бумаг, заинтересовать невозможно, с неподдельным вниманием наблюдала за действиями девочек и чуть ли не приоткрыла от удивления ярко накрашенный рот.

– «В мире нет другой Родины такой! – гласила далее песня. – Путь нам озаряет, словно утренний свет, знамя твоих побед!»

Тут Каркуша широким жестом обводила всех членов комиссии, а Клава на этот раз ничего не показывала, а лишь продолжала что-то быстро и сосредоточенно рисовать, не прекращая петь.

Далее следовал припев.

– «Простор голубой!» – Каркуша приставляла ко лбу ладонь, восхищенно обозревая воображаемые бескрайние просторы, Клава по-прежнему рисовала, словно позабыв о комиссии.

– «Земля за кормой». – Все то же восхищенное осматривание красот природы из-под ладони.

– «Гордо реет над нами флаг отчизны родной!» – Тут Каркуша схватила один из уже показанных комиссии рисунков и начала ожесточенно размахивать им у себя над головой, в то время как Клава не выходила из состояния вдохновенного творческого порыва.

– «Вперед мы идем, с пути не свернем!» – Каркуша строила зверскую рожу, отчаянно маршировала, высоко поднимая колени и вовсю размахивая руками; все внимание она брала на себя, пытаясь отвлечь членов комиссии от Клавы.

Зато, дойдя до слов «потому что мы Ленина имя в сердцах своих несем!», Клава вскочила со стула и в патриотическом экстазе подняла высоко над головой портрет вождя рабочих и крестьян, прорисованный в профиль настолько детально, что даже характерные мелкие морщинки вокруг глаз были видны! Каркуша же трепетно прижимала обе руки к сердцу, косясь на портрет Ленина то ли с мистическим ужасом, то ли с раболепным обожанием.

Тут все члены комиссии буквально покатились со смеху. Все было именно так, как предрекала Клава, когда рассказывала о поступлении своей мамы в театральный институт. Хохотали все, даже непрошибаемая Анна Павловна, которая, кстати сказать, смеялась громче всех. У лысого толстяка, тезки великого русского писателя, даже слезы потекли от смеха, и он по-детски пухлыми и маленькими ладошками тер свои румяные щеки, пока они наконец не стали похожими на два огромных помидора. Злая Мира Германовна тоже преобразилась, и теперь она тихонько смеялась, прикрывая рукой рот, и уже не казалась такой злой и грубой. Напротив, трудно было представить, что эта милая хохотушка еще несколько минут назад повергала девушек в трепет и смятение своими лающими окриками и взвизгами, от которых на девичьих лбах выступали капли холодного пота. Как ни странно, сдержанней всех повел себя голубоглазый Игорь. Он лишь щурился и покровительственно улыбался, отчего вдруг стал похож на довольного и сытого кота.

Переждав, как и подобает опытным артистам, смех, Каркуша и Клава, согласно плану, установленному на репетициях, пропустили несколько строчек начала следующего куплета и заблажили вдруг дурными голосами:

– «Дело моряков – побеждать врагов! Доблести Нахимова всегда мы верны!» – Тут обе девушки синхронно наклонились и, подняв с пола два листа ватмана, которые Клава между делом ловко отложила в сторонку, пока Каркуша изо всех тянула одеяло на себя, резко и одновременно развернули их в сторону комиссии. На одном листе, который держала Каркуша, были изображены дружеские шаржи на всех четверых членов комиссии, причем все лица были узнаваемы и ужасно смешны. Каким-то неведомым образом Клаве в считаные мгновения удалось схватить и буквально несколькими штрихами изобразить самую суть каждого. Второй рисунок, находившийся в руках у Клавы, являл собой юмористический портрет подруг. И хотя лица девушек были обозначены лишь несколькими линиями, этот портрет вызывал изумление: как такое возможно сделать за несколько секунд? Клава изобразила и подругу и себя в матросских бескозырках с развевающимися на ветру ленточками.

– Можно поближе взглянуть на рисунки? – попросил Игорь, протягивая руку.

Каркуша и Клава ловко подобрали листы, разбросанные по полу. Через секунду комиссия наслаждалась творчеством Клавы.