Даг нашел весьма приятным вновь сидеть на Копперхеде и ехать по берегу реки; испробовав свой Дар, он счел, что некоторые улучшения произошли: теперь он мог охватить внутренним зрением шагов полтораста… После сборов в дорогу Вит был слишком усталым, чтобы вступать в перепалку с сестрой, поэтому день прошел довольно спокойно. А вечером Дагу предстояло остаться наедине с женой: они собирались остановиться в уютной маленькой гостинице в Ламптоне; легкое прикосновение, обмен взглядами, промелькнувшая на щеке Фаун ямочка сделали для Дага вечер ясным и теплым.

В обшарпанной старой гостинице на северной окраине города у дороги, проложенной еще в древние времена, эти планы встретились с неожиданным препятствием. Здание оказалось заполнено возчиками и путешествующими крестьянскими семьями, и компании Дага еще повезло, когда им удалось получить маленькую комнатушку под крышей. Недовольно оглядев ее, Даг подумал, что расположиться на сеновале над конюшней было бы лучше… только сеновал оказался уже кому-то сдан. Однако сгустившиеся сумерки, угроза дождя и усталость после двадцати миль в седле, не говоря уже об аппетитных запахах, доносившихся с кухни, избавили от соблазна искать другое пристанище, и споры вызвал только вопрос о том, кому спать на кровати, а кому — на полу. Дело кончилось тем, что на кровати (которая была к тому же коротка для Дага и слишком узка для двоих) расположилась Фаун, Даг — с ней рядом на полу, а Вит — на полу у двери. Даже невинные ласки оказались невозможны, и Фаун только свесила руку и переплела пальцы с Дагом, после того как была потушена лампа.

Покой так и не наступил. Прежде чем они спустились к ужину, Вит имел неосторожность открыть окно — в комнатушке было душно; тут же в окно влетел отряд припозднившихся москитов, воодушевленных не по сезону теплой и влажной погодой. Как только кто-то из людей начинал дремать, тонкий угрожающий писк заставлял жертву махать руками, заворачиваться в одеяло и раздраженно ворчать, будя остальных. Даг инстинктивно отшвыривал маленьких мучителей от себя и Фаун, воздействуя на их крошечный Дар; к несчастью, это только заставляло их сосредоточиться на Вите.

После бесконечных почесываний и ругательств Вит поднялся в темноте, чтобы истребить кровожадных паразитов, ориентируясь на звук. После того как он дважды наткнулся на кровать и наступил на Дага, Фаун села, зажгла лампу и рявкнула:

— Вит, не угомониться ли тебе? Ты хуже москитов!

— Меня уже три раза укусили! Подожди, вот я сейчас… — Вит прищурился и поднял руку, пытаясь схватить летающую точку. Три быстрых шлепка не попали по цели, Вит пошатнулся и снова наткнулся на Дага, но продолжал попытки загнать насекомое в угол, где оно было бы заметнее на фоне побеленной стены. Разраженный и еще не вполне проснувшийся, Даг сел, поднял левую руку и призрачными пальцами вырвал Дар москита.

Писк резко прекратился, и в протянутую руку Вита упал комочек серой пыли. Расширившимися глазами парень уставился на Дага и прошептал:

— Это ты с ним расправился?

Даг подумал, что ему следовало бы сказать нечто внушительное, вроде «Да, и если ты не уляжешься и не успокоишься, твоя очередь — следующая», однако он сам был поражен еще больше, чем Вит.

«Эта способность возвращается, как и Дар!»

Но тут же все исчезло… Даг прижал левую руку, освобожденную на ночь от протеза, к груди и укутал одеялом — пусть Вит уже не раз ее видел, — и постарался дышать нормально.

Впервые призрачная левая рука пришла ему на помощь, когда он так блистательно восстановил летом разбитую чашу; потом она тоже изредка появлялась. Это было всего лишь проявление Дара, как заверила его целительница, хотя и необычно сильное и непредсказуемое, а не какое-то сверхъестественное благословение или проклятие. Такое же проявление Дара, каким пользовались некоторые особенно сильные мастера. Однако для Дага это было напоминанием о боли и потере, поэтому он и назвал явление призрачной рукой, когда еще не понимал его природы. Призрачной рукой, невидимой для обычного взгляда, но вполне ощутимой для Дара… А потом, решил Даг, эта рука стала жертвой борьбы со Злым в Рейнтри.

Там, дойдя до пределов паники и необходимости, он вырвал Дар Злого и чуть не погиб в схватке.

— Вит, ляг наконец. — В голосе Фаун прозвучало больше волнения, чем в прежнем ворчании, и даже Вит уловил это.

— Ага, ага, конечно… — Вит гораздо осторожнее пробрался мимо Дага и улегся.

Даг оглянулся на жену и увидел, что она приподнялась, опираясь на локоть, и, хмурясь, смотрит на него.

— С тобой все в порядке, Даг? — тихо спросила она. Он открыл рот, помолчал и ограничился кратким «Угу».

Глаза Фаун с подозрением прищурились.

— У тебя странное выражение лица.

Уж в этом-то Даг не сомневался. Он попытался выдавить что-то вроде улыбки, но это, похоже, не слишком успокоило Фаун. Даг чувствовал странное резкое жжение Дара в левой руке, как будто на кожу — точнее, под кожу — попала искра от лагерного костра. Эту искру он не мог стряхнуть, хотя его телесные пальцы под одеялом и попытались сделать это.

Фаун стала укладываться, но все же спросила:

— А что ты сделал с тем бедным москитом?

— Вырвал его Дар, кажется. — Только никакого «кажется» на самом деле не было. Даг мог чувствовать чужеродное включение в собственный Дар, каким однажды были клочья Дара Злого. Это была маленькая помеха, не ядовитая, не оскверненная, не несущая смерть, — но также ничуть не похожая на подарок целительницы, благотворный, теплый, желанный, несущий выздоровление. Дар москита ощущался как что-то липкое и жгучее, словно капля горячего дегтя. Больно… и что-то в этом было неправильное.

Фаун снова приподнялась, опираясь на локоть. В отличие от Вита, она-то точно знала, насколько необычным для Дага было такое действие.

— В самом деле?

— Наверное, не следовало этого делать… — пробормотал Даг.

Фаун с сомнением посмотрела на него.

— Но… это же всего-навсего москит. Ты наверняка убивал их сотнями.

— Скорее тысячами, — согласился Даг. — Только… теперь мой Дар чешется. — Он снова потер культю.

Брови Фаун поползли на лоб; с веселым облегчением она выдохнула:

— Ах, боги…

Даг не сделал попытки избавить Фаун от ошибочного впечатления. Он поцеловал ее свесившуюся с кровати руку и кивнул на масляную лампу. Фаун потянулась к ней и снова погасила. Кровать скрипнула, когда Фаун укладывалась, и Даг прошептал:

— Доброй ночи, Искорка.

— Доброй ночи, Даг. — Фаун уже уткнулась в подушку, и голос ее прозвучал глухо. — Постарайся уснуть. — До Дага долетел смешок. — И не чешись.

Даг прислушивался к дыханию жены, пока оно не сделалось медленным и спокойным; потом, скрестив руки на груди, он принялся обследовать собственный Дар.

В нем все еще тлел крохотный чужеродный уголек. Даг попытался избавиться от него, усилить им Дар пола, или простыни, или даже собственных волос, однако уголек упрямо оставался на прежнем месте. Не обнаруживал он и склонности раствориться в Даре Дага, стать его частью, как становится частью человеческого тела переваренная им еда… по крайней мере, пока. Даг подумал о том, не причинил ли он себе в момент сонного раздражения вреда на всю жизнь.