«Как Ринан, – подумал он, и перед его мысленным взором появилось бледное потухшее лицо юноши, как уже случалось множество раз за последние дни. Арфист не видел того, кто когда-то был смущенным, напуганным мальчишкой, как он сам, Ринан знал лишь взрослого мужчину. Короля. И делал то, что велел ему король. А теперь мальчик мертв и похоронен вместе с двумя дюжинами мужчин в поле, возле дороги Фростмарш. Из-за того, что верил…»

– Ты слышишь только крики, приветствующие короля? – спросила у него Мириамель.

– Я имел в виду нечто другое, моя дорогая, – сказал он Мириамель. – Понимаешь, ты к такому привыкла. – Он посмотрел на детей, которые едва не вываливались из окон верхних этажей, когда они покидали Рыночную площадь и выходили на Главную улицу, сделал глубокий вдох и постарался не думать об арфисте. – А я – нет. И никогда не привыкну. Что они видят?

– Они видят короля и королеву. Видят нас и знают, что все идет как должно и бог присматривает за нами. – Она оглядела море лиц. – Они видят, что один сезон сменит другой, пойдет дождь и вырастет новый урожай. Они видят, что есть люди, которые защитят их от злых вещей, которых они боятся.

– Ты говоришь так, словно сама не веришь в свои слова.

– О, Саймон, какое это имеет значение? – Мири посмотрела на него, перевела взгляд на толпу, и королевская улыбка снова заняла свое место. – Торжественное шествие, как в День святого Таната. Мы делаем вид, что заботимся о них, а они делают вид, что любят нас.

– Но они нас на самом деле любят, – сказал Саймон. – Разве не так?

– До тех пор, пока один сезон сменяет другой, идут дожди и растет ячмень, да. Но если начнется война и станут умирать их братья и сыновья, они будут винить нас.

Он посмотрел в ее мудрое, знакомое, любимое лицо.

– Ты напугана из-за того происшествия на дороге, не так ли? И из-за послания Белой Руки?

– Конечно, я напугана, да и тебе бы следовало бояться. Потому что тебя едва не убили, Саймон. Мы думали, что сумели навсегда оттеснить существ с бледной кожей в горы, но теперь все начнется снова. Война с норнами едва не привела к нашей гибели, когда мы были молодыми и сильными, но сейчас все значительно хуже.

– Я также испугался из-за тебя, – сказал он, не совсем понимая, что защищает, но все еще чувствуя в этом нужду. – Я слышал твой голос перед тем, как они пошли в атаку. Я не знал, где ты находишься!

Мири коснулась его руки и некоторое время больше ничего не говорила.

Они проехали по широким улицам к площади Святого Сутрина. Здесь у огромной церкви толпа устроила настоящий праздник и громко приветствовала королевскую процессию, проезжавшую мимо. Играли музыканты, а те, кто сумел найти достаточно места, танцевали. Саймон и Мириамель остановились, чтобы обменяться приветствиями с архиепископом Джервисом и мэром Эрчестера, Томасом Ойстеркэчером, толстым, умным человеком, который позаботился о том, чтобы все увидели, как он поклонился королю и королеве – но не слишком низко – и получил ответное приветствие. Купцы и городское управление Эрчестера всегда яростно защищали свою независимость, даже в дни праздников. После поклона мэр выпрямился и помахал шапкой толпе, словно люди пришли встретить именно его.

– Выжимаешь последнюю каплю молока из груди, лорд мэр? – спросила у него королева, но тихо, чтобы ее услышали только сам мэр, король и архиепископ.

Высокие здания по обе стороны Главной улицы уже закрыли солнце, королевская процессия ехала по длинному, затененному коридору, и копыта лошадей шлепали по грязи. Солдаты в передних рядах сняли шлемы, чтобы показать свои лица, и махали толпе, где у многих были друзья и возлюбленные, которых они не видели с начала зимы.

– Посмотри на них, – сказала Мириамель, и в первый момент Саймон подумал, что она имеет в виду солдат, но потом понял, что она говорит о приветствовавших процессию горожанах Эрчестера. Главная улица выходила на Ворота Нирулаг и въезд в Хейхолт. – Половина из них знала только мирное время. Или только нас с тобой в качестве монархов.

– Но это, несомненно, хорошо. – Весь день его настроение оставалось скорбным, но мысли жены оказались еще более мрачными и вызывали тревогу. – Именно ради этого мы работали. Чтобы дать им мир и накормить. Все хорошо, Мири.

– Так было. Возможно, теперь будет иначе.

Он поджал губы и не ответил. Саймон уже давно понял, что иногда наступают моменты, когда он может только еще сильнее ухудшить ситуацию. «Она никогда не сможет забыть, что сделал с этими людьми и землей ее отец, – подумал он. – И, что еще обиднее, никогда не забудет своего отца».

Мгновение он думал о короле Элиасе в период его краткого расцвета, когда он въезжал в эти же ворота в день коронации, под теми же замечательными резными изображениями Престера Джона, созданными в честь одержанной им столетие назад победы над Адривисом, последним императором Наббана. Упадок древней южной империи начался намного раньше, но после победы Джона Наббан, прежде повелевавший миром, стал всего лишь частью империи Джона – владением, простиравшимся от островов теплого южного океана до мерзлых северных земель Риммерсгарда. А когда Джон наконец умер, дожив до весьма преклонного возраста, и отец Мириамель, красивый сын короля Элиас бескровно получил корону, короткое время империя оставалась мирной и богатой – и стабильной.

Но не прошло и года, как в Эрчестере возникло множество проблем, мужчины и женщины начали испуганно метаться в поисках сомнительных убежищ, дома рушились под тяжестью снега и пренебрежения, странные тени бродили по пустым ночным улицам. А Хейхолт вместе со своими гордыми башнями стал местом еще более пугающим, где шепотом передавались жуткие секреты, раздавались раздирающие сердце крики, но никто не пытался расследовать их причины, а убывающее население пряталось за запертыми после заката дверями.

В конце концов Мириамель пришлось убить собственного отца. Чтобы спасти его и остановить и, весьма вероятно, сохранить всем жизнь, но она никогда не говорила об этом, и Саймон старался не вспоминать о тех событиях.

«Но так больше не будет – мы этого не допустим. Мири должна знать, – думал Саймон. – Да, плохие вещи случаются, такова судьба смертных людей, но Мири и я… нам суждено жить счастливо».

Однако собственные мысли показались королю не слишком убедительными.

* * *

Если в Эрчестере развевались флаги и бурлили радостные толпы горожан, то в самом замке все выглядело заметно спокойнее, хотя придворные и слуги не скрывали удовольствия от возвращения монархов. Саймон, Мириамель и остальные придворные спешились в Наружном дворе, большая часть солдат разошлась по казармам, но королевская стража продолжала окружать короля и королеву. Саймон изо всех сил старался выглядеть довольным, когда высокопоставленные придворные один за другим подходили, чтобы приветствовать королевскую чету и радушно пригласить их в замок.

Последним, с церемониальными ключами от Хейхолта в руках, стал сам лорд-канцлер Пасеваллес. Он преклонил перед ними колено, протянул шкатулку с ее сверкающим содержимым и сразу поднялся. В его соломенного цвета волосах все еще не появилось седины, с некоторой завистью отметил Саймон, хотя Пасеваллес был всего на несколько лет младше.