– Да, сын мой, ты ведь знаешь, как я этого хочу и как для меня это важно…

И художник улыбнулся Леонардо… Леонардо, еще так недавно мечтавший о своей собственной мастерской, о свободном творчестве и самостоятельной жизни, почувствовал, как у него невольно сжалось сердце при мысли, что еще на несколько лет придется отложить заветную мечту. Но Верроккьо уже наполнил свой кубок и протягивал его Леонардо с радостной и благодарной улыбкой.

– За твое здоровье, мой Леонардо!

Они чокнулись…

А в раскрытое окно смотрело ясное небо, синее как сапфир. Белоснежный голубь, кружась, опустился на подоконник.

– Вестник мира, любви и кротости! – сказал загадочно Леонардо и показал Верроккьо на голубя.

И вот юный Винчи по-прежнему остался подле своего учителя. Из мастерской выбыли уже Сандро Боттичелли, потом Ваннуччи. Только Креди оставался. Он по-прежнему любил Леонардо, но как-то отдалился от него; Креди перестал его понимать. Для его восторженного, еще ребяческого ума была непостижимой эта сложная, глубокая натура. И часто следил он грустными глазами за своим бывшим кумиром и думал:

«Чего ему надо? Что ищет он вечно, неугомонный? О чем так часто думает мучительно, и отчего в эти минуты лицо его делается таким строгим и мрачным?»

И не одному Креди казался странным Леонардо.

Иногда он становился вдруг непонятно, безумно весел.

– Эй, друзья! – кричал он в такие минуты. – Сегодня чудесный вечер! Стыдно сидеть в такую погоду в своих норах, точно мы кроты. Посмотри, Креди, в окно: видишь, как горят огни в палаццо Пацци? Замок иллюминован. Он весь так и светится, разноцветный и яркий… Сегодня день рождения благородной синьоры Бианки Пацци. Смотри: еще огни. Ну, я иду. Кто со мной?

И глаза его метали искры, а нервная походка показывала страстное нетерпение.

Быстрыми шагами он направляется к фантастическому замку Пацци, на ходу поправляя свою мягкую суконную шляпу и темный плащ. За ним следуют неизменные друзья и в числе их Креди.

Двор палаццо украшен цветами, запружен толпой в ярких праздничных одеждах. Леонардо смешивается с этой толпой. Глаза его блестят при виде танцев, которые устроила молодежь под серебристый звон лютней. И гибкая фигура Леонардо с неподражаемой грацией выступает между кружащимися парами, и нет ему равного в танцах.

Рисунок Леонардо да Винчи

Ему рукоплещут. Сама Бианка Пацци кидает ему розы, украшающие ее нежную шею. Но вот уже и лютня в руках Леонардо, вот уже сильным и звонким голосом начинает он радостную, торжественную песнь.

А ночь так хороша со своим блистающим звездным шатром… И еще ярче звезд блестят ласковые и веселые глаза флорентийских девушек…

Торжествующий, засыпанный цветами бредет Леонардо домой, тихо побрякивая лютней. Из окон многих домов выглядывают хорошенькие головки синьор. Но теперь они не узнают своего ловкого и любезного кавалера: перед ними совсем другой человек. Глаза Леонардо как-то сразу потухли, взгляд сделался холодным, загадочным, и обычная грустно-насмешливая улыбка играет на губах. Ничто не в состоянии вывести его из глубокого раздумья…

Любил юноша по целым часам носиться на лошади, подставляя разгоряченное лицо ветру, и тогда было что-то гордое, страстное и дикое во всей его фигуре.

Странным казался этот юный художник. Чувствовалось в нем что-то могучее и неразгаданное… Без всякого усилия гнул он лошадиные подковы, скручивал языки колоколов, на всем скаку железной рукой останавливал бешеную лошадь, и эта же самая рука, изящнее которой не было ни у кого во Флоренции, искусно и легко пробегала по струнам арфы. Он даже писал совсем особенно, не так, как все: писал на манер восточных народов, от правой руки к левой. Любил Леонардо смешиваться на городских площадях с праздничной толпой и всюду высматривал, не найдется ли какого-нибудь интересного лица. И тогда верный Креди не мог его дозваться. Придерживая рукою свою неизменную записную книжечку, засунутую за пояс, Леонардо зорко следил за намеченной жертвой, чтобы запечатлеть в уме интересующий его тип. Креди звал его все настойчивее, а Леонардо не слушал и делал ему таинственные знаки. Но вот жертва художественной охоты Леонардо останавливалась, заметив пристальный взгляд странного юноши. А Леонардо тут как тут. Он вежливо снимает шляпу и любезно говорит:

– Синьор, вероятно, не обидится, если скромный ученик мессера Верроккьо позволит себе пригласить его распить по стаканчику доброго вина?

Итальянцы – люди общительные, и когда незнакомец соглашается зайти в ближайший кабачок, Леонардо за стаканом вина вытаскивает из-за пояса свою записную книжку и быстро набрасывает в ней интересующий его тип.

– Доброго вечера синьору! – говорит он потом, вежливо приподнимая шляпу, и небрежно кидает на стол монету. – Креди, я к твоим услугам!

Иногда художественная охота была особенно счастлива. Между торговками и торговцами попадалось сразу несколько любопытных лиц. Тогда Леонардо приглашал всех их в таверну и угощал на славу. Глядя пристально на эти забавные лица, он думал о том, что не худо бы было вызвать у них смех, неудержимый смех, граничащий с безумием. И вот глаза его щурились, принимая лукавое выражение, и вся фигура дышала чем-то таинственным.

Он начинал рассказывать им небылицы, одну забавнее другой, и видел, как крестьяне корчатся от смеха. Тогда он удваивал порцию. Под эти уморительные небывальщины один из наивных слушателей покатывался со смеху, другой лежал в бессилии на лавке и только стонал, а третий заливался, показывая два ряда белых, как слоновая кость, зубов. И записная книжка наполнялась хохочущими фигурами.

Но это еще не все. Нужно было посмотреть, как на уродливых, смешных и наивных лицах выразится чувство страха. Леонардо вытягивал шею, и его блестящие и выразительные глаза расширялись в немом ужасе. И он видел, как моментально сбегал смех с лиц его слушателей.

– Эй, Тибо! – кричал вдруг Леонардо с неподдельным ужасом одному из своих новых приятелей. – Ты только посмотри, брат, что за гадость я нашел у тебя на спине.

Тибо вскакивал в ужасе и косился на необычайное животное, которое какими-то странными движениями ползло по столу. Леонардо сам сделал его из воска и наполнил ртутью, которая и приводила странного зверька в движение.

– А это что, ай, ай! – вскрикивал Леонардо, отскакивая от стола, на котором шевелилось что-то огромное, похожее на гигантского червя или змею.

То были простые птичьи внутренности, которые Леонардо сам наполнил воздухом. Они принимали чудовищные размеры и, казалось, готовы были занять всю комнату Простоватые зрители во главе с трактирщиком с невыразимым ужасом разлетались во все стороны, пятились к дверям и, наконец, пускались вон без оглядки. А записная книжка была испещрена искаженными страхом и отчаянием лицами.