— Елдомкрат. Вы находитесь в центральной нервно-распределительной клинике. Вас доставил к нам ваш друг Ергодыч… Ергодыч Залупигной. Припоминаете такого? Вам стало плохо в циркульном перемещателе… припоминаете?

— Определённо.

— Так вот, с тех пор вы не приходили в себя. А сейчас у вас налицо улучшение. Помимо лобных анализов это ясно читается по трезвому взору, которым вы смотрите сейчас на меня, и мою помощницу № ВВ05350150. Я распорядился, чтобы принесли дозу: после восстановления от циркульной контузии организм настойчиво потребует подпитки.

— Понимаете ли, доктор… у меня только что было ощущение, то есть, своего рода глюк… и в этом глюке вас звали Ефимом… а вашу помощницу…

— Не стоит рассказывать это вслух! — перебивает меня @, — ваши глюки — ваше личное дело. Здесь же встаёт вопрос о делах 0бщины.

Я смотрю на Мамочку, затем на свёрток фольги на подносе, выезжающий из распределителя пневмо-подачи.

Надо поверить в себя. Поверить в собственные силы.

Смотрю на поднос: треугольный амулет е-льда, электрод и колба «о-п» из тяжелых солей и сукровицы.

— То есть, что значит, позвольте спросить, 0бщинных? — я впрыскиваю себе 8 точек «о-п», отодвигаю поднос, вертикалю туловище, сканирую торчащие из запястий трубки.

(Я, я, — повсюду здесь один я, — другого не ищите! — взрывается в мозгу генерирующий поток мыслеформы.)

— Молотишь сурьму? Шелестишь? — сверлит Мамочка.

— Принимая во внимание, что вы находились вне сознания около двух лунных фаз, — с вялой торжественностью объявляет доктор, — вы не имели возможности исполнить предписанный вам поцелуй Паяла…

…Ах, вон они о чём!..

Я хочу встать, но @ делает решительный жест в мою сторону:

— Мы предъявили вашу опись sанитарной sлужбе — прошу вас, присядьте. С сожалением вынужден сообщить, что данное обстоятельство, хотя и принято в реестр приемлемых выводов, но в целом, при учёте разброса по весам в остальных показателях, как то: бороздистость, чебохто-бохто, сопротивляемость жилы, устойчивость к стрессу, пугливость, пронырливость… и ещё рядом сопутствующих… комиссия, в общем, однозначно склонилась к решению подвергнуть вас переплавке.

— Но…

— Комиссия приняла во внимание смягчающие обстоятельства, и вынесла вердикт о переплавке под общим наркозом. Вы ничего не почувствуете. Вас усыпят, как homo перед изъятием органов.

— Я имею границы опротестовать решение комиссии? — с надеждой корочу капиллярами.

— Только постфактум. Это решение разряда АА+. Усыпитель уже поступает по катетерам.

— Ах, вы… — я дёргаюсь, вырываюсь, бью доктора формой застывшей ладони — ответный лязг подобен треску лопнувшей рессоры, — я прорываюсь и лечу наугад…

Сейчас голова пуста.

Сердце гонит волну.

Что-то сугубо личное, выстраданное долгим как дельфинья елда путём проб и ошибок.

Желтоватый туман вокруг меня. Степь в низко постеленном желтом тумане.

Сбавляю темп и плыву навстречу возвышающейся впереди постройке.

Это платформа на сваях. И на платформе — нечто вроде цистерны.

Deja-vu? Это было со мной недавно, хотя временами я готов поклясться, что видел лишь навязчивый сон.

Неужели окружающее меня сейчас и есть мой реальный вторичный подуровень?!

Я втягиваюсь по жирному стержню, опрокидываю люк и врастаю в помещение.

Вижу вокруг себя стены: узкие стены. Вытянутое помещение: как обрубок коридора. Обрубок.

Передо мной Дрозд.

Он заглядывает мне в глаза и произносит:

— Эй, ты очнулся?

<Это он мне… вы поняли?>

Эхо в ушах.

И постепенно начинаю понимать, что произошло.

Мамочка льнёт к Ефиму, потираясь передним контактом.

Пару раз они отчётливо искрят.

В воздухе запах озона; от электромагнитного всплеска ноют зубы.

Мамочка расчехляет панцырь. Мы с Дроздом наблюдаем её е-блок.

У Мамочки завидный е-блок.

Дрозд расчехляет фольгу и предъявляет рудный калач.

У Дрозда солидный калач.

Электричество гудит в моей голове причудливым ритмом

Ум-ца-ца

Ум-ца-ца

Ум-ца-ца

Ум-ца-ца

Яркие голые туловища Дрозда и Мамочки неестественно контрастируют с невыразительной серостью интерьера.

Ефим Тимофеевич разворачивает Мамочку, и я вижу, как она вся дрожит, в предвкушении е-блока.

Тела с глухим звоном соприкасаются, я наблюдаю рудный калач, ввинчивающийся в е-блок и заставляющий Мамочку вздрагивать, закатывая глаза.

Вот он принимается размеренно биться, точно зависнувшая в трансе поршневая система.

Мамочка глубоко дышит, жмурится и сжимает пальцы на ногах.

От неё идёт сильный запах.

Ум-ца-ца

Ум-ца-ца

Ум-ца-ца

— Присоединяйся, — выхлюпывает Дрозд, распространяя угрюмое металлическое зловонье.

— Хочу в рот… в рот… — шепчет Мамочка, а я охватываю корень происходящего, ощущая набухающее в стекловолокне жало.

Ум-ца-ца

Ум-ца-ца

Она тянется ротовой помпой к zалупе.

По телу волнообразно расходится приятная щекотка.

Щекотка исходит словно бы от раздражающего предмета в заднем проходе, захватывает и постепенно становится как бы на грани переносимого.

Ум-ца-ца

Ум-ца-ца

В момент ясного осознания, что всё это неминуемо должно как-то разрешиться — в этот самый момент несдерживаемое спазмирующей мышцей семя устремляется вон…

Кабель Мамочки красный и липкий. Её гортань издаёт звук, напоминающий трение напильника о вращающийся точильный камень, тело выгибается и вздрагивает с неравномерными вспышками.

Е-блок пробивает меня и точно крючьями цепня зацепляет на моём сердце щупальца.

И начинает душить меня.

Душить.

Ум-ца-ца

Ум-ца-ца

— Что же это, — кричу я извергающемуся в глубину нутра Тимофеевичу, — что это за шизопровокация?! Вы изволите совокупляться, а я — непоправимо смущаюсь. Коррозия…

— Не сочиняй, какая коррозия… стыд есть эмоциональное преступление. — Уверенно рубит @.

— Объясните сначала, почему я изволил здесь оказаться? Что это за переплавка такая, ёб-вашу мать? Мы уже в третий раз встречаемся, перед этим вы были доктором @, а сейчас — снова Ефим Тимофеевич. И всякий раз я влезаю в этот бак и лечу по степи, весь в лимонных испарениях. Имею ощущение зацикленности.