в дороге, британец надеялся по прибытии в Лонгвуд быстро согреться; быть может, даже испить чашечку чая. Но ни того, ни другого ему не было предложено. Губернатору просто-напросто дали от ворот поворот.

Вышедший навстречу англичанам слуга Сен-Дени на требование непрошеных гостей пропустить в дом вежливо ответил:

– Его Величество пребывают в недомогании и еще не вставали с постели… Принять никого не можем…

– Доложите, что прибыл губернатор острова сэр Хадсон Лоу, – рявкнул англичанин.

– Уже доложено, сэр, но, как я уже сказал, обстоятельства не позволяют вас принять…

– Да что же это такое?! – возмутился Хадсон Лоу. – Мы промокли до нитки! Пойдите и еще раз доложите…

Сен-Дени почтительно склонил голову и, развернувшись, вернулся в дом. Но уже по виду слуги было ясно: сегодня здесь никого не принимают. И не примут.

Смахивая с лица крупные капли дождя, губернатор прошелся вдоль здания, пытаясь заглянуть в окна. Обойдя дом, он зашел в сторожку дежурного офицера. Ничего не поделаешь, придется подождать. Однако ожидание затянулось. Пришлось напомнить: у крыльца сам губернатор! Но ответ был все тот же: по причине болезни Его Величество еще в постели. Лицо Хадсона Лоу пошло пунцовыми пятнами:

– С кем, помимо лакея, здесь еще можно поговорить? – прогремел он.

– С графом Бертраном, – подсказал кто-то.

Вызвали гофмаршала. Генерал Бертран также оказался любезен:

– Сэр Хадсон…

– Назначенный своим правительством губернатором острова Святой Елены, я хотел бы просить вас, милорд, доложить о себе генералу Бонапарту. Да, и спросите генерала, когда он сможет меня принять…

– Я доложу Его Величеству о вас, сэр…

– Его Величеству?! – побагровел Хадсон Лоу. – Насколько мне известно, на этом острове нет никаких «Их Величеств»! Буду ждать ответа от женераля Бонапарта…

Граф Бертран, пожав плечами, кивнул головой и отправился к патрону. На этот раз ответ пришлось ждать недолго. Император назначил встречу с губернатором на следующий день, в два часа пополудни.

Наполеон потирал руки. Что ж, неплохое начало. Сквозь прикрытые ставни он внимательно наблюдал за этим никчемным выскочкой, надумавшем устроить здесь свои порядки. Как бы не так!

На следующий день губернатор в сопровождении своего штаба и сэра Джорджа Кокбэрна уже с утра был у ворот Лонгвуда. Спешившихся гостей пригласили в холл дома. Какое-то время пришлось ждать гофмаршала (графа Бертрана), которому надлежало проводить англичан к императору. Связь гофмаршала с гостями поддерживалась через слугу Новерра. Надо же было такому случиться, что именно сложная система лонгвудского этикета в тот день дала сбой.

Здесь было принято, что слуга приглашал к императору лишь тех, чье имя Хозяин называл вслух. И когда прозвучала команда: «Пусть губернатор войдет», – Новерра только его одного и пригласил. А Кокбэрн как бы оказался не у дел. Оскорбленный до глубины души, адмирал выбежал во двор, вскочил на коня и, стегнув несчастное животное, поскакал обратно в город. Когда обнаружилась пропажа Кокбэрна, исправить что-либо было уже поздно. Наполеону оставалось лишь отправить к адмиралу одного из своих приближенных со словами глубочайших извинений…

Встреча с губернатором оказалась, как и следовало ожидать, этаким дежурным протоколом, не более. Каждый из них – и Пленник, и губернатор, – еще до того, как встретиться, вынес собственный обвинительный вердикт своему будущему визави. Встреча лишь подтвердила заочное мнение.

– У этого человека отвратительная внешность, а во взгляде не чувствуется искренности, не находите, Бертран? – поделился с гофмаршалом после встречи с губернатором Наполеон. – Возможно, мое мнение поспешно, однако, хотелось бы, чтобы своим поведением он убедил меня в обратном. Кто знает, возможно, физическая внешность британца обманчива. Хотя его наружность напоминает мне сицилийского головореза! – рассмеялся Бонапарт. – А каково ваше мнение, дорогой Бертран?

– Сказать по правде, мне трудно так сразу составить определенное мнение об этом человеке. Пока известно только то, что рассказывают: честен, умен, неплохой администратор, отличный семьянин… Время покажет.

– Хотелось бы верить, Бертран. Хотелось бы верить…

* * *

С прибытием на остров нового губернатора все изменилось. Можно было бы сказать «смешалось», но нет, именно изменилось. Как-то сразу здесь сформировалось два враждебных лагеря – британский, или административный («главнокомандующий» – губернатор острова генерал сэр Хадсон Лоу), и французский (Наполеон, или Пленник). Бонапарт, к слову, почувствовав в воздухе знакомый запах предстоящей драки, даже воодушевился. Ожидание боя для этого человека было самым приятным и душещипательным. Сражение для него всегда было наслаждением. И когда позже «памфлетисты» вроде мадам де Сталь будут обвинять Бонапарта в излишней холодности, в том, что даже близость с женщиной у императора выражалась довольно примитивно (якобы мог заниматься любовью почти впопыхах, не снимая портупею со шпагой), они не лукавили. Да! В минуты вдохновения и подготовки к решающему сражению так оно и было. Ибо ничто (женщины, застолье, беседа) не могло затмить главного – наслаждения от предвкушения большой драки.

Наполеон не любил вида крови. Хотя к стонам умирающих солдат относился спокойно, считая смерть на поле боя самой достойной. И не был садистом, предпочитая кровавой мясорубке мирные переговоры. Горы трупов – вина никчемных дипломатов. Бонапарт был отменным стратегом. Искусным, многоплановым, фантазийным. Он являлся непревзойденным мистификатором боя. И эта мистика проявлялась уже в том, что на замену разбитым полкам и батальонам всегда будто из ниоткуда появлялись свежие, которые разбивали врага. Поле сражения как лакмусовая бумажка выявляло его талант во всей красе. И десятки выигранных баталий сделали этого отчаянного драчуна непобедимым полководцем.

Здесь, на острове, Наполеону вдруг показалось, что он вновь слышит далекие звуки фанфар, призывающих к атаке. Вот и барабанная дробь… топот тяжелой конницы… запах пороховой гари… Уже битый час, находясь в большой медной ванне, наполненной горячей водой, он наслаждался этими звуками. В руке держал какой-то трактат, но не читалось. Сейчас все мысли были заняты новым губернатором. Их отношения как-то сразу не заладились. И это понятно: говорить с собой подобным тоном Пленник не позволит даже этому… как его?.. Хадсону Лоу! Если с чем-то не согласны, сэр, предоставьте либо свободу, либо… палача!

Как и предполагал, этот чванливый генералишка оказался из посредственных. Значит, сумасброд. Ох, как пахнет дракой…

Вздохнув поглубже, он надолго задержал дыхание и погрузился в блаженную теплоту…

* * *

Дураки редко становятся генералами. Скажем конкретнее: стать генералом слабоумному не по силам; зато ущербному — запросто. Действующий военачальник не может быть идиотом по определению, разве что ущербным: пьяницей, отпетым негодяем, трусом, развратником, ворюгой… Хадсон Лоу был из ущербных. Генерал слыл крайне нерешительным, трусливым и завистливым. Все, как говорится, в одном букете. Отсюда и сложные отношения с собственным окружением, с местными жителями и, конечно, со знаменитым Пленником.

С