Слышите, он уже сучит ножками, торкает в брюхо матери России.

Кто станет повивальной бабкой русской революции? Кто примет огнедышащие роды?

июнь, 2004 г.№ 24 (551)

Власть в России поражена недугом безостановочной лжи, будто в нее вселился «бес неправды» и тянет за язык по любому поводу. Обещает бороться с бедностью — и отнимает у ветеранов последние льготы. Объявляет «крестовый поход» наркотикам — и разрешает безнаказанное их потребление. Начинает возрождение флота — и ликвидирует дивизию подводных ракетоносцев. Создает сильное государство — и передает оборонные заводы в частные руки проходимцев. Отыскивает друзей в зарубежье — и сдает враждебной Грузии дружественную Аджарию. Сражается с коррупцией — и закрывает уголовное дело по Аяцкову. Ищет управу на чиновников — и позволяет Грефу любодействовать во дворцах Петергофа. Взывает к нравственности — и застраивает города казино и притонами. Стоит на страже свободы прессы — и закрывает программу «Намедни».

Парфенова, изысканного маэстро телевидения, уволили не потому, что он показал людоедов, — все новостные программы с трупиками детей и оторванными конечностями являются каннибальскими. Не потому, что его сотрудница открыла телекамере голый пах, откуда откачивали жир, кишки и гениталии, — все телевидение работает «ниже пояса». Не потому, что в парфеновской передаче вдова Яндарбиева винила в смерти мужа двух русских разведчиков, — их вытащит из Катара другой разведчик, работающий сейчас Президентом. А потому, что «Намедни» оказалась подрывной для отворяемой «новой путинской идеологии», которая воспроизводит царскую идеологию середины XIX века, выраженную формулой графа Уварова: «Православие, самодержавие и народность». «Намедни» действовала, как шальной огнемет, сметая сусальные вавилоны власти, поджаривая фарисеев правительства с церковными свечками, превращая в дым картонный верноподданный народ, набранный из статистов «Сибирского цирюльника».

«Намедни» закрыли за сюжет с Патриархом, поздравлявшим на Пасху «богоизбранного» Путина. За тончайший глум над «презентациями и инаугурациями». За сюжеты «Бедных людей», на фоне которых праздники «золотой молодежи» с президентской «падчерицей» Ксюшей Собчак выглядят, как преступление против человечности.

Предлагаемая идеология — «сэконд-хенд», фальшива и недолговечна. Что и было видно в передачах «Намедни», как в зеркале русской революции. Эта идеология в свое время не спасла Императорский Дом и лишь сообщила катастрофе семнадцатого года черты чудовищного фарса. За Николая II не заступился Синод, отдавая его на растерзание атеистам и богохульникам. Не заступились чиновники и генералы, перебежавшие к Временному правительству, подсунув царю «Манифест отречения». Не заступился «верноподданный» народ, создавший рабоче-крестьянскую армию, перелицевавший империю с «заношенно-белого» на «огненно-красный». Та же участь уготована Путину. Чуть дунет сквознячок — и побегут прочь скороходами «верные» министры и прокуроры, роняя гаснущие свечки. Смехачи и юмористы начнут глумиться над ним, как глумятся сегодня над Ельциным. Артисты и лауреаты забудут его благодеяния и потянутся нетерпеливой чередой к новому властителю, ожидая царских милостей и воздаяний.

И только нищенка у ворот храма Христа Спасителя станет повторять шепелявым ртом: «Обидели мальчика Вовочку, отняли у него копеечку!»

Ветерком мракобесия и кликушества повеяло из храмов-новоделов, из богатых, заставленных «мерседесами» приходов, от пастырей, взявшихся вдруг пасти литературу «жезлом железным».

Сколько их появилось — дьяконов, протодьяконов, псаломщиков, алтарников, келейников, каноников, кто вдруг затеял «искать дьявола» в произведениях современных писателей. Сколько «литературных попиков» присело на золотой пенек путинской идеологии. Шагу не ступят, запятой не поставят, не испросив благословения у батюшки. Дай им волю, зальют лампадным маслом, как шпроту, всю русскую словесность. Ничуть не раскаиваются за «отлучение» Толстого. Поныне считают «Мастера и Маргариту» «сатанинской книгой». Весь Серебряный век называют безбожным. И уж, конечно, не видят в советской литературе «Духа Святого».

Еще недавно гонимая церковь таилась в катакомбах, находила приют в писаниях русских прозаиков, шла на Голгофу за «православный самиздат». Но чуть обустроилась, приоделась, приблизилась к престолу, так и приступила к «исправлению текстов», «изгнанию торгующих из храма». Не против наркотиков и абортов, избиения и вымирания русских, «американца» в Кремле, «миллиардера» в храме возвышает свой сытый голос. Новоиспеченные церковные ортодоксы — не заступники гонимых и слабых, как при митрополите Филиппе Колычеве, не обличители предателей и супостатов, как при святителе Гермогене, а ловцы «филологических чертенят» в творениях «невоцерковленных» писателей.

Не страшно, но горько. Горько за престарелого писателя, когда-то партийного активиста, что идет-идет, да и остолбенеет на проезжей части, не дойдя до «осевой», чтобы у всех на виду помолиться за власть, которая, как он полагает, «от Бога». Все жуткие годы избиения России и погубления народа он молился за Горбачева и Ельцина, а теперь молит Бога за Путина. Не как за «врага своего», а как за благодетеля и помазанника. Воистину, «Дух дышит, где хочет». Но и маразм, как противоположность Духу, тоже икнет, где пожелает.

Глубинное русское православие и поныне исполнено молитвенной высоты, богооткровенного служения. Истекает слезами над поруганной Родиной, обретается в чумном бараке, в туберкулезной тюрьме, в воюющем батальоне. Окормляет нас, грешных писателей, как окормлял Владыка Иоанн, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский. Как напутствовал на краю могилы старец Филадельф, в схиме отец Моисей. Как накрывал нас мантией своей бесконечной любви батюшка Николай Гурьянов с псковского острова Залита. Как судит нас и спасает духовник газеты «Завтра» отец Дмитрий Дудко.

Братья, не молитесь на что попало. Вам кажется, что это золоченая рака во храме путинской власти. А это большой золоченый жук на бриллиантовых ножках, внутри которого истлевший прах и сценарий очередного фильма Никиты Михалкова.

апрель, 2004 г. № 16 (543)

Глубоко убежден, что Пасха является «национальной идеей» России. Пасха, понимаемая как вселенский порыв к преодолению смерти, к возрождению, к воскрешению из мертвых, к созданию бессмертного богоподобного человечества. Это убеждение складывалось из чтения Святого Писания, трактатов по русской истории, русских стихов и романов. Я участвовал в «советском проекте», видел возведение великих плотин, запуск «Бурана», геополитические войны на всех континентах. Видел крах СССР, пулеметы, стрелявшие по героям 93-го года. Мое убеждение — плод раздумий, личных, часто трагических переживаний, опыт, которым наградила меня судьба. Этому убеждению есть ряд предпосылок, порой мистических, из моей собственной жизни.

С Николаем Федоровым, с его пасхальной мистерией, с его философией «Общего дела» я познакомился в отрочестве самым странным, метафизическим образом. Я учился в школе № 204, которая была построена в тридцатые годы на территории огромного Миусского кладбища, вокруг монастыря. Во время весенних субботников каждую весну мы сажали деревья на школьном дворе. Долбили грунт, рыли ямы, раскапывали старые склепы, извлекали истлевшие чиновничьи мундиры с двуглавыми орлами на пуговицах, челюсти с золотыми зубами. Сажали молодой сталинский сад на костях исчезнувших поколений. Когда мы обустраивали футбольное поле и ставили ворота, то выкопали череп. Мы все были молодыми футболистами, болели за «Спартак» и «Динамо». Стали пинать этот череп ногами, играть в футбол, и я помню, как мой носок ударил в пустые глазницы. Много позже, когда я исследовал топографию этого кладбища, уже зная, что там похоронен Федоров, я обнаружил, что его могила находилась примерно в том месте, где мы ставили ворота. Конечно, у меня нет полной уверенности, но некое мистическое чувство подсказывает мне, что я играл в футбол черепом Федорова. И именно из этого попранного черепа, из гулкой костяной чаши впервые донеслись до меня слова федоровской проповеди «воскрешения из мертвых», искупления грехов отцов подвигами сыновей.