– Так, – многозначительно произнес Ватсон, вперив тяжелый взгляд в побледневшего Астэра, – значит, подозреваемых двое.

– Но я не виноват! – пролепетал официант, пятясь к стене.

– Не волнуйтесь, Астэр, – подал, наконец, голос Холмс, – это наверняка сделали не вы.

Почему сыщик уверен в алиби официанта?

На вечерней прогулке Холмс беседовал с Ватсоном.

– Увы, мой друг, почти все преступления бывают трех типов: из-за денег, пьянства или женщин. Причем первые обычно самые хитроумные, вторые – самые дикие, а третьи – самые глупые.

– Почему же глупые? – удивился Ватсон, вспомнив, как однажды в пылу семейной ссоры чуть не задушил супругу.

– Да потому, что, как сказал один мудрец, никогда не нужно бежать за женщиной или уходящим автобусом – через пять минут из-за угла появится следующий экземпляр.

– Это верно, – хмыкнул Ватсон, и в ту же секунду откуда-то сбоку раздался душераздирающий женский крик.

– Вот, пожалуйста! – тут же среагировал Холмс. – Опять третий тип и наверняка из-за какой-нибудь глупости. Но все-таки стоит посмотреть, в чем там дело.

Сыщик решительно повернул в сторону, увлекая за собой Ватсона. Не успели они подойти к ближайшему дому, как из его дверей с диким воплем выскочила растрепанная, совершенно обезумевшая женщина и, пробежав несколько шагов, рухнула прямо на руки Холмса.

– Случай кажется достаточно интересным, – пробормотал он, успев разглядеть, что несчастная весьма красива. – Успокойтесь, моя дорогая, вы вне опасности. Что случилось?

– Меня только что пытались задушить! – заплакала женщина, ощупывая синяк под правым ухом. – Господи! – неожиданно вскрикнула она, дотронувшись до шеи с другой стороны. – Он расцарапал мне шею! Как я теперь буду выглядеть в вечернем платье?

– В гробу вы смотрелись бы гораздо хуже, – вмешался Ватсон. – Лучше успокойтесь, и расскажите, кто вы и что произошло.

– Меня зовут Амалия Бронте, – начала женщина, – я певица в рок-группе «Би-три». Двое ребят из нашей группы, пианист Алеф Дринкман и гитарист Крен Кусаки, давно влюблены в меня и тоже нравились мне, но я все никак не могла сделать выбор. Они же постоянно требовали от меня ответа. Наконец в новогодний вечер я пообещала, что через месяц, то есть как раз сегодня, скажу им, кого я предпочту. Но так получилось, что за это время я встретила другого, о чем честно и сообщила им час назад.

– И как же они перенесли этот удар? – спросил Холмс.

– Алеф сначала сильно кричал на меня и бил посуду, а потом притих и стал пить рюмку за рюмкой. А Крен сразу как-то поник и только сказал, что давно ожидал чего-нибудь в этом роде. В конце концов Алеф сильно набрался и сказал, что пойдет спать, а Крен отправился наверх, чтобы успокоить нервы, импровизируя на гитаре.

– Кто-нибудь еще был в доме? – поинтересовался Холмс.

– Нет.

– Продолжайте.

– Ну вот, от всех этих переживаний у меня сильно разболелась голова, и, оставшись одна, я стала рыться в сумочке, чтобы достать аспирин. Внезапно в комнате погас свет, и кто-то набросился на меня и начал душить. Я закричала и ударила его коленкой. Он взвыл и на мгновение отпустил руки. Я вырвалась и бросилась к выходу… Дальше вы знаете.

– Ну что ж, – бодро заключил Ватсон, доставая пистолет, – все понятно. Сейчас мы арестуем обоих молодчиков, а уж потом разберемся, кто из них больше любит Амалию Бронте.

– Я думаю, достаточно арестовать только одного, – возразил Холмс. – Совершенно понятно, что это —…

Кого имел в виду сыщик?

– Так вы говорите, что проснулись от звука выстрела? – переспросил доктор Ватсон, пристально глядя на сидящего перед ним Стина Бормотелло, тщедушного человечка в роскошном халате.

– Да-да, – быстро заговорил тот, нервно перебирая тонкими пальцами витой шнур на поясе. – Я проснулся ночью от громкого хлопка и сразу почувствовал неладное. Жены рядом не было, а дверь в коридор приоткрыта. Выскочив из нашей спальни, я сразу побежал в японскую комнату – Фрина несколько лет назад всерьез увлеклась Востоком и упросила меня купить несколько циновок и свитки с какими-то иероглифами. Я знал, что иногда, в часы бессонницы, она ходит туда медитировать. В последнее время Фрина была чем-то сильно расстроена и уединялась там довольно часто: говорила, что это ее успокаивает. Я зашел туда и увидел, что Фрина в ночной рубашке лежала посередине комнаты. В правой руке у нее был пистолет, а на груди, прямо напротив сердца, расплылось кровавое пятно… Я сразу понял, что она мертва, и тут же позвонил вам. Через десять минут приехали вы…

– А что представляет собой эта японская комната? – заинтересовался Холмс.

– Абсолютно пустая комната, – пояснил доктор. – На полу циновки, на стенах иероглифы.

– Быть может, рядом была предсмертная записка, какое-нибудь письмо, фотография?

– С точностью до трупа и пистолета идеально чистая комната, – с некоторой даже завистью повторил Ватсон, вспомнив беспорядок в своем кабинете.

– Ясно, – пробормотал сыщик и снова повернулся к хозяину особняка. – Был ли кто-нибудь еще в доме в это время?

– Я понял, куда вы клоните, – заторопился Бормотелло, – но, кроме жены и меня, здесь никого не было. Так что это наверняка самоубийство.

– А вот в этом я как раз сомневаюсь, – усмехнулся Холмс. – Лучше расскажите, зачем вы перетащили труп своей жены из спальни в японскую комнату. Хотя это и так понятно.

Почему Холмс не поверил Стину Бормотелло?

Доктор Ватсон пришел к Холмсу, чтобы сообщить ему о новом деле, которое касалось наследства.

– Вы, конечно, знаете о неожиданной смерти Грэга Картера, – начал Ватсон.

– Ну да, нефтяные заводы и терминалы, верфи, доки и прочее, – откликнулся сыщик.

– Вот, вот. У Картера не было законных наследников, и большую часть своего огромного состояния он собирался завещать своей многолетней возлюбленной. Но за день до смерти порвал завещание, узнав о ее измене. В итоге на деньги Картера претендовал один его дальний родственник. Но неделю назад, – заволновался Ватсон, – заявился некто Кроуфорд, бывший инструктор по альпинизму, и предъявил рукописную записку Картера, в которой Грэг обещал ему половину состояния за спасение своей бесценной жизни.

– Это действительно имело место?

– Трудно сказать, – развел руками доктор. – Во всяком случае, доподлинно известно только, что двадцать лет назад этот самый Кроуфорд помог Картеру совершить восхождение на одну из не самых высоких вершин Гималаев. И вот там, на высоте шести тысяч метров, Картер якобы сорвался в пропасть, а Кроуфорд, рискуя жизнью, вытащил его. Тогда растроганный Картер окоченевшими от сильного мороза пальцами нацарапал на клочке бумаги обещание оставить Кроуфорду половину своего состояния.