— Кстати, ты не помнишь, я хоть раз надевала комбинезон?

— Не припомню.

— Вот именно. Но дело даже не в этом. А в том, что я слышала. Как они были расстроены! Не понимаю, почему они решили спрятать от меня те, другие альбомы. Мама, по-моему, прямо на шесте придумала всю ту историю про фотографа. Я никогда не видела, чтобы она говорила неправду, но, судя по всему, это был первый раз, когда она солгала. Она аж покраснела.

— Так давай выясним, в чем дело.

— Что ты имеешь в виду?

— Посмотрим другие альбомы.

— Эмма!

— Но ведь сами они не хотят тебе говорить. Ты же спрашивала. Ты дала маме шанс быть честной с тобой. А судя по тому, что ты рассказала, она этот шанс упустила. Поэтому ты должна сама все выяснить. В конце концов, это касается тебя.

— Но Лорна сказала, что запрет альбомы в ящик, — возразила я.

— А где твоя мама хранит ключ?

— Не знаю.

— Тогда нам придется обыскать ее комнату.

— Ты что?! Я не могу! Она убьет меня, если узнает. И она никогда не проверяет мою комнату. Короче, этого нельзя делать.

— Ты же ни разу не врала ей, — настаивала Эмма. — Твои родители явно этого не ценят. Подумать только, подросток, который никогда не обманывает родителей! Да они должны дать тебе медаль!

— Но мне никогда не нужно было обманывать их.

— До нынешнего случая.

Я была в замешательстве. В каком-то смысле Эмма была права — я действительно пыталась выяснить правду. Я прямо спросила маму про ту фотографию. Если она не скрывает ничего, то зачем прятать от меня альбомы? Но ведь мама до сих пор никогда не лгала мне! Зачем же ей делать это теперь? Во всем этом я не видела никакого смысла. В комнату вошел папа.

— Я думал, вы пошли смотреть кино.

— Мы собирались, — ответила я, — потом стали смотреть фотографии.

Тут мне в голову пришла мысль. Может быть, мама не говорила ему про историю с тем снимком, и если я спрошу его, то он прямо ответит на мой вопрос. Возможно, он подтвердит мамин рассказ про фотографа. А мама тогда покраснела не потому, что врала, а по какой-то другой причине: например, ей просто стало жарко.

Мне очень не нравилась идея Эммы обыскивать мамину комнату!

— Папа, — начала я. — Я прошлой ночью смотрела альбомы с фотографиями и увидела снимок, где я стою на фоне какого-то замка. Но я совсем не помню, где это было.

Я не стала рассказывать ему мамину версию.

— Ты стоишь на фоне замка? — переспросил он. — Действительно? Дорогая, я не уверен... А сколько тебе примерно лет на этом снимке?

— Не знаю. По-моему, не больше десяти. И я одета в комбинезон. А я никогда в жизни не носила комбинезоны. Ни в одном альбоме нет фотографий, где бы я была так одета.

— Да, наверно. Хм... Я не знаю... Точно не помню... Возможно, снимок сделан во время поездки в Англию.

— Папа! Когда мне было десять, мы ездили в Грецию!

— Ну, значит, это было там. В Греции полно старых замков. И ты наверняка носила комбинезоны, просто забыла.

Сердце у меня упало — он говорил совсем не то, что мама. Почему?

— Тогда почему мама сказала, что это был просто макет для заднего плана, и почему она сразу же забрала у меня эту фотографию? — спросила я.

Отец с удивлением уставился на меня.

— Миранда, если мама уже объяснила тебе про тот снимок, то зачем ты спрашиваешь меня?

Я молчала.

— Миранда!

— Папа, я не уверена, что она сказала мне правду! — выпалила я.

— Миранда! Разве мы когда-нибудь тебе лгали?!

Тут Эмма встала и, сказав, что ей хочется пить, выскользнула из комнаты. На самом деле, я думаю, она просто чувствовала себя неловко, вынужденная сидеть и слушать наша препирательства.

— Да, вы меня никогда не обманывали, — признала я. — Но теперь вы ведете себя очень загадочно. Например, каким чудесным способом вы собираетесь вылечить меня от неизлечимой болезни? И мне кажется, что мама сказала мне неправду про этот снимок. Ты прав, она никогда не говорила неправду. А тут покраснела, и у нее был такой вид, словно она прямо на ходу придумала эту историю.

Папа покачал головой:

— Мы все очень нервничаем, дорогая. Возможно, тебе в поведении мамы почудилось то, чего там и в помине нет.

— Тогда почему ты не помнишь, откуда этот снимок?

— Миранда, я не видел фотографии. Она была сделана давно. С какой стати я должен ее помнить? И почему ты должна ее помнить?

Он сел рядом и взял мои руки в свои.

— Мне кажется, ты раздуваешь историю на пустом месте. Ты, конечно, нервничаешь из-за болезни и предстоящей операции. И естественно, начинаешь тревожиться из-за какой-то глупой фотографии.

— Тогда почему Лорна решила запереть на ключ эту глупую фотографию, чтобы я не могла ее видеть?!

Это вырвалось у меня само собой. Отец побледнел и отпустил мои руки.

— Я слышала их разговор с мамой, — торопливо продолжала я. — Они так волновались из-за этого снимка, что решили запереть его и еще какие-то в маминой комнате.

Я замерла, надеясь, что услышу правдоподобный ответ. С минуту отец молча смотрел в пол. Потом встал.

— Я схожу за мамой. Не знаю, в чем тут дело, но, думаю, мы вместе во всем разберемся.

— А Эмма?

— Она пока подождет в твоей комнате, посмотрит телевизор. Надеюсь, она не будет возражать. Я сам зайду скажу ей.

Когда он выходил из гостиной, его плечи были низко опущены, как будто он очень устал.

Я не сомневалась, что Эмма разозлится на меня. Наверняка она уже предвкушала, как мы будем обыскивать мамину комнату. Но я не могла. Папа прав — будет лучше, если мы поговорим. Родители всегда говорили мне правду. Должно быть какое-то логичное объяснение происходящему.

Я сидела и ждала, когда придут родители. Как они все это объяснят?

Машинально я листала альбом. До сих пор мне в жизни везло. Очень везло! У меня были такие прекрасные отношения с родителями. У меня были все преимущества, которые только могут обеспечить деньги: модная одежда, поездки, платные занятия. Да, мне очень везло — до последнего времени.

Ждать пришлось довольно долго — 10 или 15 минут. Я уже начала подозревать, не сговариваются ли они, чтобы их истории совпадали иначе почему они не пришли сразу? Наконец они появились.

— Извини, дорогая, — сказала мама. — Я была в душе.

Волосы у нее были влажными.

«Ты становишься параноиком, — сказала я себе. — Прекрати! Выслушай, что они тебе скажут. Все должно проясниться».