Затем Рорри поведал о том, что Ниллс его спас – так он думал в первые сезоны, а после про переживания, когда герой-спаситель пропал из виду. О том, какие чувства овладевали Дримленсом, когда его отправили в Шинфорт, в страшное место, где к нему относились даже не как к племяннику правителя, а как к обычному мальчишке. Там его принуждали заниматься жутким и изматывающим трудом, смеялись над ним и поколачивали за любой взгляд и лишнее движение, а уж за ошибки… В данном случае преувеличение было уместным. А лорд Редгласс, которому Рорри доверял, не приехал и не спас воспитанника от избиений. И почти не писал.

Дримленс открыл регенту о страхе, пережитом им, когда мальчик понял, что его забирают из Шинфорта, чтобы вернуть в Миррорхолл и снова лишить приятелей, ставшего добрым наставником сира Цимта и друга Нуака. И о еще большем страхе, когда лорд понял, что Ниллс похитил его и не собирается возвращать дядюшке Экрогу.

Рорри говорил о своих мыслях, о том, что, будучи сыном правителя, он может еще меньше, чем обычный вояка или оруженосец. Мальчик изливал душу, вспоминая, как они с Ниллсом добирались до Санфелла, о том, что пришлось пережить, слушая правду о лорде Редглассе, и сколь больно было осознавать себя как пленника и товар, а не как живого знатного человека.

Рорри вывалил на Его Высочество всю свою боль от страха и унижения, рассказал о каждой шутке Нуака и об ужасе, с которым осознал, что оруженосец не является его другом. Что никогда таковым не был. Как и остальные, которым ранее Дримленс доверял.

А после Рорри заговорил о культистах, сире Цимте, его брате, крепости, сражении в ней, мертвых на лестнице и во дворе, Серых рыцарях, которые также не стали отвозить его домой, а повезли в столицу, к Форесту и Старскаю. И теперь Рорри находится здесь, как когда-то в Миррорхолле, и его опять принуждают искать себе товарищей. Для чего? Чтобы вновь, когда он приживется, отправить в новое место? Или для того, чтобы он пережил очередное предательство? Даже в Профисайфелле у старых приятелей и друзей теперь уже есть другие друзья, а у кого-то и семьи. А, быть может, они и вовсе не помнят Рорри как человека, лишь как лорда, и не захотят и переговорить с ним.

Его Высочество успокаивал лорда Дримленса. Пару раз он погладил мальчишку по голове и один раз обнял. Он позволил выговориться и, прежде чем говорить что-то, выслушал. Рорри был благодарен.

– Но почему для вас важен Ниллс, милорд Дримленс? Не зря же вы столь страстно желали его увидеть, что караулили меня у покоев.

– Ниллс добрый. Он пошел против меня только по чужой указке, а сам не хотел этого. Ему не надо никого убивать просто так, никого похищать или еще чего-то делать. И он все рассказал мне, как есть, всю правду. Ниллс учил меня. А когда на нас напали, он не думал о том, чтобы меня доставить или обменять на что-то, он отпустил меня и приказал бежать. Чтобы я смог спастись!

– Не думаю, что к своему похитителю вы должны испытывать благодарность, милорд Дримленс. Тем более после того как узнали, что он повинен в смерти ваших подданных.

– И Уоррка. Я знаю, что это Ниллс убил дядюшку Уоррка, но я его прощаю. У меня больше нет никого, кроме него и дядюшки Экрога, Хэга и Хельги. И Харга. Но я понимаю теперь, что лорд Редгласс ко мне хорошо относился потому, что я был ему нужен и выгоден, а Ниллс – не поэтому. А Хэг и Хельга были заодно с отцом?

– Ниллс утверждает, что они ничего не знали о делах отца и ни в чем не участвовали. Я не уверен, так ли это, но оснований лгать у покаявшегося нет.

– Думаю, это правда. Хорошо, что они дружили со мной не потому, что им приказали…

На некоторое время воцарилась тишина. Регент если и был озадачен словами Рорри, то виду не подавал, и мальчику думалось, все ли он сделал правильно, когда выплеснул мысли и переживания, обнажая душу. А может, Клейс Форест, как и другие, покивает, а после отправит лорда заниматься важными делами, учиться или и вовсе отругает за глупые слова и накажет? Сошлет на неопределенный срок в какой-нибудь новый Шинфорт.

– Я могу встретиться с Ниллсом?

– Да, – регент улыбнулся Дримленсу, и сын Тормера засиял от радости. – Но только если вы пообещаете впредь вести себя согласно этикету, следовать традициям, тем более в присутствии кого-то кроме Его Величества и меня. Кроме того, если вам впредь потребуется поговорить со мной, вы сообщите об этом как положено, а не станете караулить меня под дверью или, что еще хуже, с боем прорываться в мои покои.

– Я обещаю!

– Я распоряжусь, чтобы вам дозволили встретиться с Ниллсом, когда вы пожелаете.

– Сегодня тоже можно?

– Сегодня? Ох, милорд Дримленс, хорошо. Нет-нет, погодите! – Регент остановил вскочившего на ноги Рорри и дал ему платок. – Для начала приведите себя в порядок. Про меня и без того ходит слишком много слухов, чтобы позволять вам выходить от меня в таком виде.

Регент подал кувшин с водой, чтобы Рорри смог намочить платок и протереть заплаканное лицо. А когда у наследника западных владений, по мнению лорда Фореста, не получилось себя умыть таким образом, регент отобрал насквозь мокрый кусок материи и сам привел в надлежащий вид гостя Санфелла.

– Вы боитесь, что про вас пустят новый слух? – хмыкнул Дримленс. На душе стало значительно легче – то ли потому, что Клейс Форест разрешил ему встретиться с Ниллсом, то ли потому, что получилось выговориться, впервые за все время.

– Нет, милорд Дримленс, я опасаюсь, как бы после всего, что вам довелось пережить, какой-нибудь из слухов не прицепился к вам.

Пока Дримленса не выпускали в город, для него подбирали охрану и достойное сопровождение, а в самом замке из слухов ходили разве что истории, что детей регента рожает ему не только законная супруга, но и любовница. Про любовниц и вовсе очень любили поговорить, особенно женщины постарше, из прачек, из прислуги и кухарок, но стоило западному лорду заявить о своем присутствии, как они замолкали. Воители, по крайней мере из тех, кого довелось встретить за короткий срок Дримленсу, предпочитали обсуждать женщин и бравые похождения, порой эти разговоры вгоняли мальчика в краску, а иногда он слушал с интересом потому, что многого не понимал.

Его Высочество сдержал слово. Рорри пустили к Ниллсу и разрешили взять с собой угощений. Уверениям, что ценный свидетель преступлений Экрога Редгласса ни в чем не нуждается, мальчик не поверил, и два рослых и, как на подбор, усатых и худосочных сира из сопровождения помогали сыну Тормера дотащить все, что тот пожелал отнести к убийце своего советника. Значительную часть этого составляли разнообразные засушенные фрукты, высушенные облитые медом ягоды и коренья, проваренные с ягодами сладкие травы, орехи, перетертые с медом и вином. Рорри всегда любил сладости и твердо знал, что вкуснее их ничего нет. Он также знал и то, что взрослые часто пьют вино, эль или другие неразбавленные невкусные напитки. Он и сам, когда хотел казаться взрослее, пил неразбавленное вино или кислый эль с медом.

Впервые Рорри попробовал душистое, но горьковатое и обжигающее горло и внутренности пойло в шесть или семь лет – отец решил, что мальчику пора становиться мужчиной. Тогда содержимое кружки не понравилось Рорри, и он споил его одному из псов. Тот охотно вылакал гадостный напиток и закусил случайно уроненным Рорри куском мяса. В тот раз пир у собаки вышел лучше, чем у наследника.