— Просто не верится, как он разобрался с этими бандитами, — произнесла Керри, прикрыв глаза. — Какой же он… — Ее голос затих.

— Судя по всему, мужик что надо, — сказала Мария с улыбкой. — Ты отдыхай. Мистер Пакстон и твой новый друг вряд ли быстро закончат разговор. Я пока оставлю тебя, а через часок проведаю.

— Спасибо, — сонно пробормотала Керри.

— Как вернешься в город, загляни к доктору. На всякий случай. Договорились?

— Хорошо.

— Все, я ушла. Поспи. — Взяв с кресла одеяло, Мария укрыла Керри. — Если замерзнешь, тут лежит свитер.

— Спасибо, — снова пробормотала Керри.

Мария на цыпочках прошла по большому азиатскому ковру и тихонько закрыла за собой дверь. Ее ждали собственные дела.

Керри, закрыв глаза, лежала в большой роскошной кровати и прислушивалась к затихающим в коридоре шагам.

Едва стало ясно, что поблизости никого нет, как одеяло полетело на пол.

Сонный вид будто по волшебству слетел с Керри. Внимательная и настороженная, она оглядела комнату. Сумка лежала среди прочих вещей там, где их оставила Мария. Внутри ждал своего часа ингалятор.

Достав синий распылитель, Керри с усилием выдернула из него баллончик. От аптечного лекарства он отличался только начинкой: вместо раствора сальбутамола внутри находились крошечное электронное устройство и миниатюрный наушник на тоненькой проволочке. Сунув гарнитуру в ухо, женщина нажала на кнопку.

Аппарат, висящий в милях над землей, тут же уловил GPS-сигнал и передал его дальше.

Все шло по плану. Ее напарники, терпеливо ждавшие доклада, тут же отозвались.

— Я на борту, — прошептала она.

— Вас понял, — ответил мужской голос.

— Отправляюсь на разведку.

— Не суетись, — сказал мужчина. — В первую очередь соблюдай осторожность.

— Так точно, — тихо подтвердила она. — Отбой.

Переговорное устройство с наушником вернулись в баллончик из-под сальбутамола. Воткнув его в распылитель, женщина спрятала шпионскую технику в карман. Приоткрыла щелочку в двери. В коридоре не было ни души. Под грохот собственного сердца женщина выскользнула в коридор.

Она точно знала, куда ей нужно. Нельзя было терять ни минуты.

Долгую секунду Бен с Пакстоном молча смотрели друг на друга.

Бен, подбирая слова, задумчиво крутил на колене опустевший стакан.

— Гарри, я не убийца, — наконец произнес он.

Пакстон, взяв графин, налил обоим.

— Ты слишком заметная фигура, особенно в тесном мирке бывших офицеров. По сарафанному радио до меня дошли слухи о твоих подвигах. Я в курсе, куда ты подался, выйдя в отставку. В отличие от меня, простого бизнесмена, ты занялся розыском людей.

Бен покачал головой.

— Не путай понятия, я не охотник за головами. Я спасал похищенных, по большей части детей. И уж киллером точно не подрабатывал.

— Тебе доводилось убивать похитителей, — сказал Пакстон, решительно глядя Бену в глаза. — По крайней мере, мне так говорили. Возможно, у меня неверные сведения.

Бена передернуло.

— Нет, ты прав. Я убивал. Но не хладнокровно и не по заказу.

— Выслушаешь меня?

— Конечно, говори, — вздохнул Бен.

Пакстон подошел к одной из картин: два военных парусника в бушующем море разносили друг другу борта; из клубов белого дыма вылетали струи пламени, клочьями висели паруса.

— Послушай, каким был мой сын. Философ, интеллектуал, в отличие от меня не боец. Наверное, рядом со мной ему было нелегко. Застенчивый, робкий; все его попытки пойти по стопам отца были с самого начала обречены. Бог не обделил его талантом, но ему не хватало честолюбия, куража и задора, он ни разу не прыгнул выше головы. Он знал, что я разочарован. Здесь есть и моя вина: не надо было на него давить. Сейчас я об этом горько жалею.

Пакстон отвернулся от картины.

— Потому что на самом деле у Моргана была в жизни великая страсть, которую я никогда не понимал. Все началось, когда в ходе исследований он кое на что наткнулся.

— На что именно? — спросил Бен, недоумевая, к чему ведет Пакстон.

— Надо понимать склад ума ученых. Они не ищут славы. То, что мы с тобой считаем мелочами, для них — главная радость в жизни. У Моргана был свой объект страсти: папирус, повествующий то ли о политических, то ли о религиозных дрязгах в Древнем Египте. Он делился со мной подробностями, но я, если честно, все позабыл. Мне всегда было скучно, когда сын с горящими глазами сыпал именами и датами.

— И в Каире он работал по этой теме?

Пакстон кивнул.

— Отдавая находке много времени и сил. Когда ему предоставили творческий отпуск, он решил несколько месяцев пожить в Египте. И все материалы взял с собой.

Но когда нашли труп, его вещи пропали. Воры забрали часы, телефон, бумажник и фотоаппарат. Даже кое-что из одежды. И портфель с ноутбуком. Какой-то подонок с ножом решил заработать пару монет, сбыв краденое, и все труды моего сына пропали.

Бен не знал, что сказать.

— Невыносимо тяжело, что Морган мертв, — жестко сказал Пакстон. — Однако еще сильнее меня терзает мысль, что его наследие может пропасть вот так, ни за грош. Я хочу, чтобы его заслуги были признаны, хотя бы посмертно. Чтобы в ученых кругах узнали о его исследованиях и воздали ему должное. — Лицо Пакстона исказилось от горя. — Когда на задании погибал один из наших солдат, мы хотели, чтобы его помнили. Его имя писали на часовой башне.

Пакстон говорил о священной традиции десантников записывать имена павших героев полка на часовой башне в штаб-квартире в Херефорде.

— Дань уважения, — кивнул Бен.

— Большего я не прошу, — ответил Пакстон.

Бен задумался.

— Гарри, я тебя понимаю. Честное слово. Материалы исследований твоего сына можно и нужно вернуть, вопросов нет. Но ты просишь о другом — чтобы я отомстил.

— А то у тебя на руках мало крови.

Тут возразить было нечего.

— Преднамеренное убийство мне претит.

У Пакстона на миг вспыхнули глаза.

— Кто они такие, Бенедикт? Худшие из отбросов! Ты сделаешь одолжение миру. И мне.

Одолжение. Это слово легло на Бена каменной плитой. За ним стояла длинная история. Он опустил глаза.

В голове роились образы прошлого. Подавленные воспоминания как живые встали перед мысленным взором.

Бен поднял взгляд.

— Четырнадцатое мая тысяча девятьсот девяносто седьмого года… Я не забыл.

— Ты только не подумай, что я требую былые долги, — сказал Пакстон. — Бенедикт, поверь, ты мне ничем не обязан. Договорились?