«Не такие уж большие деньги, – шептала она, проворно пересчитывая купюры в туалете казино. – Но их хватит, чтобы оплатить кредит за машину. Неплохо же, правда?»

Когда я была маленькая, это казалось мне нормальным. Такая вот была у мамы работа. Родители других детей мыли полы, счищали камень с чужих зубов или сидели в офисах и что-то печатали на клавиатуре компьютера. А моя мать ходила в казино и крала деньги у незнакомых людей. И честно говоря, они занималась тем же самым, что делали хозяева этих казино. Ну, по крайней мере, она мне так говорила. «В мире есть два вида людей: те, которые ждут, что все к ним придет само, и те, которые сами берут, что хотят. – Она крепко обнимала меня, и ее накладные ресницы задевали мою щеку, и от ее кожи пахло медом. – А у меня ждать времени нет».

Моим миром была моя мама, а ее тело было единственным домом, который я знала. Она была единственным местом, которое было для меня родным в мире, где все прочее непрерывно менялось, где «подружками» были девочки, от которых ты уезжала и которые превращались в имена на открытках. Я не виню мать – не виню и теперь – за мое жалкое детство. Мы так часто переезжали не потому, что она старалась быть хорошей матерью, а потому, что она старалась слишком сильно. Она всегда верила, что на следующей остановке будет лучше и для нее, и для меня. Вот почему мы не общались с ее родителями, почему убежали от моего отца: потому что она защищала меня.

В подростковом возрасте я, можно сказать, скользила по школе, стараясь делать себя невидимкой. Всегда сидела на задней парте и читала романы, которые прятала между страницами учебников. Я была толстая, у меня были волосы всех цветов радуги, я одевалась в агрессивном стиле «эмо»[22]. Все это отталкивало от меня потенциальных подружек, хотя и не давало поголовно всем отвергать меня полностью. Я развила в себе идеальные стадии лицемерия и вела себя так, что меня невозможно было не замечать совсем, но особого внимания к своей персоне я не привлекала. Но в девятом классе[23], когда я ходила в громадную, старую, потрескавшуюся бетонную школу в Лас-Вегасе, учитель английского наконец заметил мой «скрытый потенциал» и вызвал мою мать для беседы. И меня вдруг отправили на загадочные тесты, результаты которых мать мне не показывала, но из-за этого она ходила по квартире, строптиво поджав губы. На столах и тумбах высились стопки бумаг. Мать наклеивала марки на пухлые конверты с видом победительницы. Для меня было запланировано новое будущее.

Как-то раз весенним вечером, к концу девятого класса, мать вошла ко мне в спальню как раз перед тем, как я собиралась выключить свет. Она села на край моей кровати, одетая в вечернее платье, бережно взяла у меня книгу, которую я читала, и заговорила со мной тихим голосом, почти шепотом:

– Нина, детка, нам пора всерьез подумать о твоем будущем.

Я рассмеялась:

– То есть ты хочешь спросить, кем я хочу стать, когда вырасту – астронавтом или балериной? – Я потянулась за книгой.

Мать книгу не отдала:

– Я говорю абсолютно серьезно, Нина Росс. Ты не будешь жить так, как я, понятно? А это может случиться, если мы не начнем пользоваться теми возможностями, которые открываются перед тобой.

– А что плохого в том, чтобы жить, как ты?

Я задала этот вопрос, прекрасно понимая, что имеет в виду мать. Я знала, что мамы не должны где-то пропадать всю ночь, а потом спать весь день, не должны обшаривать соседские почтовые ящики в поисках кредитных карточек и новых чековых книжек, не должны быстро набивать вещами багажник и уезжать из-за того, что им «на хвост» сели местные власти. Я любила маму, я ей все прощала, но, сидя на бугристой кровати в нашей последней квартире, кишевшей тараканами, я вдруг поняла, кто не хочу быть такой, как она. Больше не хочу. Я поняла, каково мне на самом деле, когда я иду рядом с ней по коридорам школы, а учителя смотрят на мамины обтягивающие платья и высоченные каблуки, на гриву выбеленных перекисью волос и губы, подкрашенные помадой вишневого цвета. Это было желание не быть такой, как она.

Но кем же я хотела быть?

Мать смотрела на книгу и размышляла над названием. Книга называлась «Большие надежды»[24]. Учительница английского языка подарила ее мне незадолго до того, как отправила меня на тестирование. «Выдающийся интеллект» – вот какой был результат моего тестирования на IQ. Можно стать кем угодно. Кем угодно – это больше, чем никчемная мошенница.

– Значит, я смогу стать балериной?

Мать одарила меня гневным взглядом:

– Мне в жизни не выпадало такой возможности, а тебе она выпала, так что, черт побери, ты ей воспользуешься. В общем, мы переезжаем. Да-да, опять. Но есть школа с подготовкой к поступлению в университет. Сьерра-Невада, Тахо-Сити. И там нам предлагают финансовую поддержку. Мы переедем туда. Ты будешь учиться, а я найду работу.

– Нормальную работу?

Мать кивнула:

– Нормальную. Я уже нашла работу распорядительницы в одном из тамошних казино.

Но хотя внутри меня что-то запрыгало и заплясало, когда я услышала эти слова – может быть, мы в конце концов станем нормальной семьей! – закоренелый пятнадцатилетний циник не дал мне в это поверить.

– И что же? Я прошла тестирование, и теперь ты думаешь, что я в один прекрасный день поступлю в Гарвард? А потом стану первой женщиной – президентом США? Ну, скажи!

Мать отсела от меня подальше и посмотрела на меня такими честными синими глазами, большими, как серебряные доллары, и спокойными, как лунная ночь:

– О детка. А почему бы и нет?

Не стоит говорить о том, что первой женщиной – президентом США я не стала. И астронавтом не стала, и треклятой балериной.

Вместо всего этого я поступила в университет (не в Гарвард в итоге и даже не близко к этому) и получила диплом искусствоведа. Эта история закончилась для меня шестизначной цифрой кредита, выданного для оплаты обучения, и бумажкой, согласно которой я никак не могла устроиться на хорошо оплачиваемую работу. И я поняла, что своим умом и честным трудом мне к другой жизни не пробиться.

Так разве стоит удивляться тому, что я стала мошенницей?

– Твоя мать права. Нам нужно уехать. Сегодня.

Ближе к вечеру мы с Лахлэном забрались в самый темный уголок безымянного голливудского спортивного бара. Мы шепчемся, чтобы никто нас не подслушал, хотя, кроме нас, в этом баре только компания болельщиков в футболках своего клуба, и они слишком сильно пьяны, чтобы обращать на нас внимание. На уйме телеэкранов идут трансляции разных спортивных игр.