На самом же деле гидра профессиональной вредности дневного санитара — о трех головах. Наша санитарская работа несет еще и психологический вред. День за днем людское горе вторгается в твое личное пространство, давя на подсознание. Привычная похоронная обстановка противна человеческой природе, даже если кажется, что ты ее не замечаешь. Но в многострадальной Российской державе это не принято принимать во внимание, ведь измерить моральный вред невозможно — слишком уж эфемерное понятие.

Зайдя в отделение, отчитался о собеседовании Петровой. А парням, которые остались без третьего санитара, пообещал побыстрее справиться с диспансеризацией.

— Да уж, не затягивай, — кивнул мне Бумажкин. — А то вдруг большой завоз случится, а мы с Вовкой вдвоем.

Что такое большой завоз, я знал еще по прежней похоронной работе. Обычно он происходит внезапно, вроде бы без видимых причин, но чаще всего во время резкой перемены погоды. Но иногда и на ровном месте. Уходя в субботу из отделения, чтобы насладиться законным воскресным выходным, ты видишь в холодильнике на 32 места всего пять-семь трупов. А когда подходишь к нему утром в понедельник — свободных мест нет, или почти нет. Говоря что-нибудь вроде «опаньки», с головой погружаешься в похоронный цейтнот, который стремительно закручивается с каждой минутой. Работающих на выдаче санитаров беспрерывно терзают телефонные и дверные звонки. И в трубке и за дверью — родня или ритуальные агенты, хлопочущие о предстоящих похоронах. С агентами проще. Они профи и быстро, четко задают конкретные вопросы, к тому же совершенно без эмоций. А вот родственники — тут сложнее. Их сбивчивые путаные вопросы требуют большого терпения и отнимают много времени в разгар напряженной работы. А иногда диалоги на пороге служебного входа бывают совершенно абсурдными.

Кое-как справившись с выдачей, коварный понедельник кидает тебя в кровавую вереницу вскрытий, полную запахов. Человеческое мясо, дерьмо, памперсы лежачих больных, легкие отголоски формалина и сигаретного дыма. Все это сливается в отвратительный влажный пряный аромат, обволакивающий и настырный. Освобождая вновь поступивших сперва от головного мозга, а затем от органокомплекса (от кончика языка до прямой кишки), санитар, стремительно теряя килоджоули, превращается в секционную машину мощностью в одну человеческую силу. Стоя в ногах трупа перед анатомическим столиком, патологоанатом лишь только начинает свою работу, а ты уже начинаешь зашивать голову страдальца, стараясь не терять ни секунды. Ведь следующее тело должно оказаться на столе как можно быстрее. Родственники и агенты ждут справку о смерти, без которой они не смогут начать хлопотать о похоронах. Да и врачи не хотят задерживаться на работе, то и дело поторапливая санитаров. Если в отделении их всего двое, то вся секционная мясорубка достается одному из них. Его напарник не может подставить плечо, ведь он занят выдачей справок и приемом вещей. А десять вскрытий в одно лицо — это слишком тяжело. Вот почему Вовка просил появиться на работе как можно быстрее, представляя себе возможный день большого завоза.

Вернувшись домой, я первым делом позвонил жене:

— Все, собеседование прошел. Считай, кроха, что я санитар. Осталось только врачей пройти.

— Ну, умничка. Ты сам-то готов к этому? — вдруг спросила она.

— К чему, к диспансеризации? — не понял я вопроса.

— Да нет, к работе.

— Почему нет?

— Тыи вскрывать будешь?

— Конечно, а как же.

— Масик, ой как страшненько, — протянула она как бы в шутку. Но было понятно, что себя на моем месте она даже представить не может.

На самом деле почти все из тех, с кем я общаюсь, не могут представить себя в секционном зале. Тяжелая рутина моих будней кажется для них чем-то запредельным. Чем-то, что выше обычных человеческих сил. И тот, кто способен на это, видится им каким-то особенным, с железной психикой. Конечно же это не так. Санитары бывают самыми разными, как и все люди в этом мире. Черствыми и ранимыми, умными и весьма ограниченными, наглыми грубиянами или деликатными интеллигентами. Среди них встречаются парни самых разных профессий, с самым разным образованием. В клинике на Финишном проезде подобрался весьма занятный контингент дневных санитаров. Кандидат наук, бывший замминистра советской эпохи Бумажкин, инженер Старостин с двумя высшими образованиями ия — экс-пиарщик, ставший писателем.

Но все еже есть одна черта, которая объединяет почти всех обитателей Царства мертвых, будь они врачами, санитарами или лаборантами. Хорошо развитое, весьма специфическое чувство юмора. Оно играет функцию защитного механизма, уберегая сотрудников патанатомии от скрытого стресса, задрапированного ежедневной рутиной. Посмеиваясь над тем, над чем другие шутить бы не стали, они отчасти создают свою реальность, где все не так трагично. Где смерть — вроде и не смерть совсем.

Итак, больше недели я шатался по врачам, проходя поверхностный техосмотр организма бывшего и будущего санитара. Психиатр районного диспансера сделал молниеносное заключение о моем психическом здоровье, задав лишь один вопрос: «Что-нибудь беспокоит по нашей части?» Я ответил, что нет. Также ответил бы и любой псих, ведь настоящий сумасшедший никогда не считает себя больным. Нарколог прямо спросил, употребляю ли я чего-нибудь. И не дожидаясь очевидного ответа, попросил показать руки, после чего выдал необходимую справку. Собрав ворох разномастных бумажек с печатями, я был готов доказать всему миру, что совершенно здоров. Во всяком случае, с точки зрения официальной российской медицины. Сложив добытые справки и результаты анализов, холодным солнечным весенним утром отправился в клинику.

Спустя час после того, как я пересек границу Царства мертвых, в моей трудовой книжке уже стояла запись о приеме на работу. Она замыкала круг моего трудового пути, вернув меня в то же место, откуда я его начал. Если взглянуть на карьерный рост гражданина Антонова с общепринятой точки зрения — полный провал. Но я так не думал.

Это был новый виток пути. Двадцать лет назад я жадно начинал здесь неизведанную взрослую жизнь. И сейчас, когда выбрался на новую орбиту самосознания, став русским писателем, меня снова окружали стены морга. Бог мертвых Аид, сошедший со страниц моего последнего романа, казалось, внимательно вглядывался в своего Харона, с интересом наблюдая за развитием событий. Мистика? Да, мистика. Но иначе как объяснить вот какой факт.

Путь из отделения в отдел кадров лежал через коридор огромного разветвленного подвала. Чего в нем только не было! Склады, холодильники, лифты, вентиляционные установки, ТЭЦ. Была и стоянка электрокаров.

Она находилась недалеко от входа в патанатомию, метрах в сорока. В «Живом среди мертвых» есть сцена, когда главный герой чуть было не погибает в том самом подвале, который Аид каждую ночь превращал в Царство мертвых, меняя время, пространство и материю. Когда писал этот фрагмент, то живо представлял себе именно ту часть коридора, где находилась стоянка электрокаров. Лепил, можно сказать, с натуры. В день трудоустройства, проходя мимо того места с документами в руках, я вдруг споткнулся на свежевымытом полу, чудом не растянувшись во весь рост и больно ударившись коленом. Именно там, где с трудом выжил мой главный герой. Тогда я весьма четко почувствовал присутствие Аида, который явно говорил, что здесь не обошлось без его участия. Потерев ушибленную ногу, я зачем-то оглянулся, будто надеялся увидеть бога мертвых, в тунике и сандалиях.