Он цепенел от ужаса при мысли о том, что будет через неделю, когда наступит полночь. Поедет ли он на кладбище, в резиденцию Поликарпа, просить об отсрочке? Нет, проще попросить гробовых дел мастера Карпиди сразу вырыть ему могилу! Кофе взбодрил ненадолго. После бессонной ночи, созерцания трупа в доме на Рабкоровской и нервного срыва в гараже тело Федора пребывало почти в невесомости и было бесчувственней боксерской груши. Ко всем превратностям судьбы прибавлялась еще одна замечательная странность. Дело в том, что лишь часть украденных камней принадлежала Федору. Он выполнял роль экспедитора, как и многие другие парни в команде Мишкольца. Ему только позволили, в отличие от других, вступить в долю. И кто знает, может, с выплатой всех долгов его бы лишили этой привилегии. Но стоит ли об этом думать теперь, когда он фактически стал должником своего благодетеля. А еще, как дамоклов меч, над ним повис банковский кредит, который он не сможет погасить в срок, а значит, вкладывать в новую партию изумрудов ему будет нечего. Воистину, все возвращается на круги своя!

Такие невеселые мысли роились в голове Федора во время его нового пересказа событий минувшей ночи.

Балуев смотрел в пол и бесконечно курил. Иногда он поднимал на Федора глаза, упирался в него изучающим взглядом и уточнял какую-нибудь деталь.

Вопросы исполняющего обязанности заставляли на буксире, со скрежетом работать больную, ватную голову.

– Как она могла выйти безошибочно на тебя?

– Ума не приложу! Было темно. Я ехал с включенными фарами. Они ей слепили глаза. В таком положении даже марку машины невозможно угадать!

– Тогда два варианта: она действовала по ситуации и она знала заранее о твоей миссии. В первом варианте она могла подсмотреть, как ты перепрятывал камни. Твой гараж плотно закрывается изнутри?

– Довольно плотно, но не исключено, что она могла чуть приоткрыть дверь. Во всяком случае, когда я запер шкаф, она барабанила в дверь – замерзла.

– Удивительно, что она все это время была босиком. Ты не обратил внимания на туфли? Как она их держала и большие ли они были по размеру?

– Она прижимала их носками к себе… А вот насчет размера не скажу точно, не обратил внимания… Хотя погодите! Ступни у нее довольно крупные, размер тридцать девятый – сороковой.

– Не исключено, что в туфлях девица что-то прятала, – предположил Балуев.

– Может, отмычку? – вопросительно глянул на него Федор. – Замки не были сбиты.

– В таком случае, к ограблению она готовилась заранее. С другой стороны, в туфлях такого размера вполне мог бы уместиться дамский пистолет. А отмычка могла ее ждать на Западной улице, куда ты любезно согласился отвезти барышню. И все-таки несколько фактов говорит за то, что ограбление было продумано. Фокус с комбинацией, например. Машина друга, которой она не воспользовалась. Да и редко когда удаются такие вещи спонтанно. Нет-нет, это все спланировано, выверено до мелочей. И тот парень с пулей во лбу – наверняка сообщник. Ты, кстати, не вспомнил, где его видел?

– Лицо очень знакомое.

– Пойдем от противного, – улыбнулся наконец исполняющий обязанности. – Людей Криворотого ты хорошо знаешь?

– Только бизнесменов.

– А людей Шалуна?

– Слишком хорошо, чтобы не вспомнить кого-нибудь из этих горилл! Они часто у меня гостили, когда я обанкротился.

– А людей Лося?

– Вообще не знаю.

– Из трех оставшихся организаций только одна может представлять для нас интерес, – прикинул Балуев.

– Поликарп? – сделал круглые глаза Федор. – Вполне возможно, что этого парня я видел на кладбище, но точно не припомню. Для этого нужно иметь свежую голову.

Балуев нервно побарабанил пальцами по подлокотнику кресла.

– Значит, Поликарп, – окончательно решил он. – Ему даже очень выгодно, чтобы ты не уплатил долга. – И после паузы добавил:

– Но что-то здесь не сходится. Похоже, девка всем спутала карты. Не мог Поликарп действовать так грубо.

– Геннадий Сергеевич! – закричал вдруг Федор, будто стоял на пороге открытия новой теоремы. – Я понял, что за числа в той бумажке, которую держал в .руке покойник! – Он достал,из кармана помятый листок и, разгладив его, зачитал вслух:

– Одиннадцатое июня, тридцать пять минут первого; двадцать седьмое июня, половина первого; тринадцатое июля, тридцать восемь минут первого; двадцать девятое июля, тридцать три минуты первого. И, наконец, сегодняшнее число без отметки времени. Вы поняли?

Балуев отрицательно покачал головой, и Федор пояснил:

– Это все даты моих ходок, а время – время моего движения по Рабкоровской. Он следил за мной!

– Это уже теплее! – щелкнул азартно пальцами Геннадий Сергеевич. – Значит, девчонка была в курсе этого графика и выбежала на свет фар безошибочно.

– Сегодня я был на Рабкоровской примерно в то же время, что и всегда, – припомнил Федор. – На трассе в этот час пусто.

– Первая задача решена, – констатировал Геннадий, – осталось только найти эту шуструю Алису. И мы ее найдем, – подмигнул он Федору, – если, конечно, она не подалась в страну чудес!

– Имя, скорее всего, она мне наврала, – пробурчал тот, опустив голову.

– Наверно. А что, красивая девочка? – неожиданно спросил исполняющий обязанности.

– Привлекательная.

– Понятно. – Балуев поднялся из своего кресла. – Не расстраивайся, – дружески похлопал он парня по плечу. – Сварю-ка я тебе еще кофе!

На кухне мысли его заработали немного в другом направлении: стоит ли беспокоить Мишкольца? Володя тут же примчится. Поликарп его тревожит с недавних пор. А теперь есть что предъявить гробовщику. Его человек выслеживал нашего парня на территории Криворотого. Ловко. Это надо хорошенько обдумать. Кофе закипел, и он машинально водил туркой по раскаленной электроплите, пока пенисто-бурая масса не пошла через край. Не буду беспокоить шефа. Справлюсь сам, окончательно решил Геннадий, разливая кофе в миниатюрные чашки из китайского фарфора, которые жена берегла для очень высоких гостей. Кого она подразумевала? Не духов ли бесплотных? Он бы совсем не удивился, если бы она, помимо хиромантии, гороскопов и прочей дребедени, увлеклась бы еще и спиритическими сеансами. «Какое счастье, что я отправил ее с детьми на юг!» – говорил он себе чуть ли не каждое утро, выходя на балкон и провожая взглядом медленно ползущий по рельсам трамвай, словно тот увозил всю его тягучую, нелепую семейную жизнь. Решительные мысли о разводе за время отсутствия жены постепенно сменились гложущей сердце тоской по детям. Может, это происходило еще оттого, что женщина, к которой он испытывал неподдельные чувства, не отвечала Геннадию Сергеевичу взаимностью. Так или иначе, но каждое воскресенье с безукоризненностью доброго семьянина он звонил в Новороссийск, клялся в верности, уверял, что соскучился. Иногда его посещали фантазии. Он разводится с Мариной. Забирает у нее своих детей, оставив ей приемного сына и квартиру со всей начинкой. Ему ничего не надо. Недаром же он столько времени вздыхает, подобно чеховским сестрам: «В Москву! В Москву!» В Златоглавой он покупает что-нибудь в районе Чистых прудов и подбирает соответствующую обстановку, детей отдает в престижную школу и сам наконец занимается любимым делом – ведь он как-никак искусствовед, имеет красный университетский диплом, – устраивается на работу в Третьяковку или в Цветаевский музей, хоть сторожем, но рядом с Ними, великими. Деньги его не волнуют. На службе у Мишкольца он награбастал столько, что хватит ему и детям на ближайшие пятнадцать лет. А впереди еще целая жизнь, полная счастливых неожиданностей. Несмотря на всю солидность своего нынешнего положения, несмотря на то, что даже люди пожилого возраста обращаются к нему по отчеству, он, в сущности, пацан, мечтательный и наивный. Двадцать восемь лет – не возраст! Самое время избавиться от кабалы!