Полянка была совсем маленькая, меньше княгининой гридницы в Киеве. На том краю из снега торчала заснеженная крыша полуземлянки. Над сугробами виднелось лишь несколько венцов ее стен, сложенных из огромных, в обхват, бревен. Из оконца слабо веяло дымом.

Застыв, Малуша вглядывалась, пытаясь понять, не мерещится ли ей это все. Это был тот самый человеческий дом, который она так жаждала увидеть, и в то же время он, лежащий под тем же ровным снеговым покровом, казался живой частью леса. Даже эти ошкуренные бревна, потемневшие от времени, будто бы продолжали расти и дышать.

Снег перед низкой дверью был истоптан – внутри кто-то есть. Малуша пыталась обрадоваться – раз есть люди, она не пропадет среди этих молчаливых елок. Но от вида избушки, от ее черного оконца веяло жутью. Кто может жить здесь – еще дальше, чем стражница Нави?

Ведь тут уже самая Навь и есть?

От этой мысли Малушу обдало холодом. Взмокшая от пота сорочка леденела под платьем и кожухом – вспотев, на холоде стоять нельзя. Навь или этот нет, но до ночи ей иного приюта в этом лесу не найти.

Задевая полами кожуха по сугробам, она двинулась к избушке. Подошла, глянула на оконце с отволоченной заслонкой, но сугробы все равно не дали бы к нему подойти. Спустилась в снеговую яму перед дверью – видно, раньше здесь были земляные ступеньки, но теперь засыпало. Собралась с духом, огляделась, но никакой кости не увидела. Наверное, можно стучать и рукой.

Замирая от волнения, Малуша стала ждать. Шли мгновения, отмечаемые бешеным стуком сердца, но изнутри никто не отзывался. Неужели никого нет? Но печь не сама же топится. Может, дверь-то отперта? Постучать еще? Позвать?

– Дома хозяева? – окликнула Малуша и хотела еще постучать…

– Здесь хозяева, – раздался низкий голос позади нее, и Малуша подпрыгнула от неожиданности.

Резко обернулась. Над ямой у входа стоял медведь на двух ногах.

* * *

Малуша не успела толком его разглядеть – лишь выхватила взглядом очертания крупного зверя, морды и торчащих небольших ушей, бурый мех… Вскрикнув, она отшатнулась, ударилась спиной о дверь – дверь подалась, и Малуша с размаха упала внутрь избушки.

Кожух отчасти смягчил падение, но ей показалось, что рухнула она прямо в бездну тьмы. Перехватило дыхание. В ушах звенело, перед глазами метались огненные пятна, голова кружилась. Малуша зажмурилась; каждый волосок пылал от потрясения, но руки и ноги онемели. Он никак не могла вдохнуть, чтобы сделать усилие и попытаться встать.

Скрипнул снег, стукнула дверь, стало совсем темно – что-то загородило дверной проем. Малуша попыталась отползти подальше от входа, но сама себя остановила – куда тут убежишь? Хотела перевернуться, но лишь оглянулась. Медведь был уже рядом; усилием заставив себя широко открыть глаза, она увидела бурую голову прямо возле себя.

– Ты не убилась? – донесся до нее низкий, но вполне человеческий голос. – Давай подниму. Да не бойся ты, не съем. Ну, не сразу…

Ей показалось, что на последних словах говоривший улыбнулся. Да разве звери могут улыбаться? Сильные руки приподняли ее, прижали спиной к чему-то большому, передвинули, развернули и усадили на твердое. Дверь закрылась, в избушке стало темно. Что-то большое прошло мимо нее, послышалось шуршание и потрескивание углей, вспыхнуло небольшое пламя, огонек приподнялся и поплыл – зажгли лучину от углей в печке.

Малуша привалилась к невидимой стене за спиной и перевела дыхание. Разом она успокоилась. Теперь ей вспомнились и другие сказки Уты – о живущем в лесу медведе, к кому они с Эльгой еще семилетними девочками ходили варить кашу. Вот и она попала к этому медведю. Чего ей ждать? Кашу она варить умеет, да и не девочка давно. Это и есть тот путь, на который ее посылала Бура-баба? Так или иначе, пришла она именно сюда и поворачивать назад поздно. Дверь закрыта, снаружи лес, снег и быстро густеющая тьма.

Загорелась вторая лучина. Огоньки были от Малуши чуть дальше вытянутой руки, и она уже начала кое-что различать во тьме. Скрипнула, стукнула заслонка на окне – печь уже не топится, нечего тепло выпускать. Малуша глубоко вдохнула.

– Ты откуда ко мне попала? – низким голосом спросила темнота.

Малуша еще робела обернуться, лишь покосилась в сторону печки. Медведь стоял в шаге от нее, опять на двух ногах, головой почти доставая до низкой кровли.

– Я… – она глубоко втянула воздух, собираясь с силами и с мыслями. Даже под угрозой немедленного съедении она не смогла бы толком рассказать, кто она такая. – Б… Бура-баба меня послала…

– Прямо ко мне и послала?

– Сказала, ступай… там твоя доля, – Малуша выдохнула, уже не помня, что сказала ей старуха.

От той беседы у нее теперь удержалось лишь общее впечатление право выбора – выбора дороги, уводящей в туман. В лес под снегопадом. Туда она и пошла и вот пришла в единственное место, в которое этот путь мог привести.

Это если повезет. Она ведь могла не найти избушки и пропасть в лесу под елкой, если только не пришел бы за ней сам Сивый Дед. Но то верная смерть. Уж лучше этот медведь. Малуша пока не решалась повернуться и как следует его рассмотреть, но в его жилье было тепло, пахло дымом, лесом и живым существом.

– Ты… Князь-Медведь, да? – она все же повернула к нему голову наполовину.

– Другого имени сроду не носил, – буркнул он чуть насмешливо, будто его веселила возможность, что его можно с кем-то спутать. – Ну, оставайся, коли пришла, я ж не зверь, на снег ночью не выгоню.

Малуше стало смешно – он говорит, что не зверь! Но она еще не настолько расхрабрилась, чтобы смеяться.

– Надо бы велеть тебе кашу варить, да печь протоплена, а каша у меня готова, – продолжал хозяин. – Кожух-то сними, а то упреешь.

Он был прав: в избенке было хорошо натоплено, и в кожухе Малуше быстро стало жарко. Однако она медлила: раздеться означало признать, что она остается. Но куда еще идти? Казалось, кроме этой избы-берлоги, в мире и вовсе ничего нет. Одна темнота.

Она развязала верхний пояс, стянула кожух, повела уставшими плечами и с облегчением вздохнула, освободившись от тяжести влажной от снега овчины. Развязала платок, спустила с головы на плечи. Провела рукой по голове, приглаживая волосы. Увезя ее из Киева, княгиня приказала ей по-старому носить девичью косу – выдавать ее замуж собирались как девицу, а не как отосланную прочь от мужа жену. Малуша тогда пыталась возражать – не бывает такого никогда, чтобы разделенную надвое косу опять заплетали в одну! «Тебе кто косу расплетал? – сурово спросила княгиня. – Кто крутил? Кто повоем покрывал?» Малуше отвечать было нечего: не мать, не свекровь, не иная большуха, а она сама в первое утро со Святославом разделила себе волосы надвое и заплела две косы. Брак, не признанный матерью жениха, законным считаться не мог, а Святослав от нее отступился. Пришлось и ей отступиться и принять облик девки, забеременевшей без мужа.

– Небось есть хочешь? – спросил Князь-Медведь.