Но в этом году, перед самым Рождеством, когда отец уже привез их с братом из школы домой на все святки, они услышали треск чудной колесницы, в которой прошедшим летом начали разъезжать по подворьям агрономы и фельдшера. Ох и чудное это было чудо! Митяй, когда его первый раз увидел, сразу сховался в овин и вылез оттуда, только когда приехавший на колеснице агроном укатил восвояси… Называлась та повозка, умеющая двигаться без лошадей и волов, — антанабиля…

— Привет, хозяева, — весело поздоровался, заходя в дом с мороза, уже знакомый и ставший почти родным Митяю агроном Ксаверий Петрович.

— И гостю дорогому привет, — степенно поздоровался с ним отец Митяя.

За прошедшие три года Никодим Евсеич успокоился, набрал известной уверенности в себе и теперь говорил и вел себя с большим степенством. Ну да и как иначе-то? Хозяин. Да Немалый — сотня десятин земли, четыре лошади, стадо коров в восемь голов, овцы, свиньи, маслобойка на паях… И ладно, что в долгах как в шелках, — касса, с коей ссудный договор заключен, ведет себя по-честному, лишку не требует, процентом не прижимает. Так что отдадим. Никуда не денемся. И так уже четверть долга вернул, а ежели бы жилы рвал и торопился, то к сему дню с такими урожаями и половины долга не было бы. Только зачем? Лучше эдак — спокойно, преумножая хозяйство.

Мать быстро наметала на стол, отец с гостем приняли по чарке — с морозу, потом еще по одной — с устатку, после чего гость расслабился и перешел к делу, с которым приехал:

— Вот что, Никодим Евсеич, есть к тебе одно предложение. Да не от меня, а от самого великого князя.

Отец насторожился:

— От самого? Мне?

— Ну, не прямо тебе. Не уверен я, что великий князь точно знает, что живет тут, в сотне верст от Николаевска, на своем подворье Никодим Евсеич Полуянов. Но прислал он нам письмо, в коем просит обратиться к справным хозяевам, к каковым ты, сам понимаешь, точно принадлежишь, с малой просьбою… — Агроном сделал паузу, протянул руку и, ухватив стакан, отхлебнул горячего взвару. После чего продолжил: — Так вот, просит вас, крепких хозяев, благодетель ваш съездить сейчас, пока зима, к себе в родные места да рассказать бывшим землякам о своем житье-бытье. Честно. Без утайки.

Никодим на некоторое время задумался, затем спросил:

— А на что это благодетелю-то? — И поспешно добавил: — Нет, ты не подумай, Ксаверий Петрович, ежели надобно — съездим. Эт за нами не заржавеет. Только лучше б понимать, что там делать надобно.

Агроном пожал плечами:

— Ну, об этом в письме ничего не сказано, но по моему разумению дело вот в чем. Благодетель наш, великий князь Алексей Александрович, очень озабочен заселением этих земель, для чего и целую систему приема переселенцев тут обустроил. Вот вспомни, как вас тут принимали, — хоть ты и поздней осенью досюда добрался, а от морозов не помер, зиму в сытости пережил, а по весне сразу же на свою землю сел. Да не голым-босым — а с семенами, лошадьми, скотиной и домом. Ныне же, сам видишь, строительные артели прошлым летом последние времянки разбирать и дома на их месте строить закончили, да и нас, агрономов, фельдшеров теперь в округе — в достатке. Школу вон открыли, следующим летом больничку опять же строить будут. В церкви уже третий год службы идут… А те бараки, где ты первую зиму провел, второй год пустуют. Иссякли переселенцы-то. А система, чтобы переселенцев принимать и обустраивать, осталась. Не хотелось бы, чтоб она простаивала. Да и места эти, сам знаешь, еще заселять и заселять.

Никодим понимающе кивнул. Митяй, лежавший на печке за занавеской и подглядывавший в щелку, видел, что отцу совсем не хочется никуда ехать, но и отказаться напрочь он не решается. Как-то не по-людски это — великий князь-то свое слово сдержал, всё, что обещал, выполнил, а он, Полуянов, тут кобенится…

— Ну а кто согласится, — продолжил между тем агроном, — тому велено выписать проездной на два лица для отбытия к указанному им месту и обратно.

— Это что-сь, — вскинулся Никодим, — за билет платить не надобно будет?

— Точно, — усмехнулся агроном…

До Магнитогорска Митяй с отцом добрались за два дня. Там, как им велел агроном, когда отец согласился-таки съездить в родную деревню и разговор перешел в конкретную плоскость, обратились в лавку при крестьянской кассе, от коей они имели ссуду, и им не только вручили билет, но еще и отоварили всем, что душе было угодно. Причем по ценам на четверть меньшим, чем обычно. Такая вот скидка была положена путешествующим по письму великого князя. Чтоб, стал быть, подарками да гостинцами закупиться могли. Денег у них с собой было немного, но отец уже давно большую часть вырученного от продажи своей доли урожая и приплода оставлял на личном счете в кассе, с коего и расплатился за все отобранное. После чего они с отцом, изрядно отягощенные гостинцами, отбыли на вокзал, а затем — подумать страшно! — в самую Москву.

В свою бывшую деревеньку Полуяновы въехали на десятый день после того, как покинули Магнитогорск. Митяй, сидя под неизменным одеялом на попутных санях, владелец которых, будучи из соседней деревни, за двугривенный согласился сделать крюк и забросить их куда надобно, во все глаза пялился на окружающий пейзаж. И кое-что вспоминал. Хотя смотрел на эти покосившиеся, заваленные снегом домишки с некоторым удивлением. Ну никак они были не похожи на их обширное подворье с большим домом, баней, скотным двором, овчарней, амбаром, ледником и иными дворовыми постройками. Да как же тут люди-то живут?!..

У третьего от околицы дома Никодим спрыгнул с саней, отдал вознице двугривенный, который тот сразу же попробовал на зуб, сгрузил два баула с гостинцами и новомодный в их краях фибровый чемодан, купленный опять же на четверть дешевле в той самой лавке при кассе, после чего, громко хлопнув калиткой, весело закричал:

— Эй, кум, гостей примешь?!

Дальнейшее отложилось в памяти у Митяя как сплошная суматоха, во время которой его все время тормошили, куда-то тащили, гладили по голове, что-то совали в руки или в рот, так что осознал он себя уже на печи, где устроился с двумя сыновьями хозяина дома, братьями-погодками, младший из которых был на полгода старше его. И вот там уж Митяй развернулся вовсю, рассказывая пацанам о своем житье-бытье, которое отсюда, из этой дальней тверской деревушки, смотрелось куда как красочно. Ну еще бы — и свое подворье, и с агрономом ручкаются, и сам великий князь письмо прислал, а главное — антанабиля! Рассказом о ней Митяй и закончил свое повествование, посасывая петушка на палочке, из тех, что отец накупил еще в Твери, на вокзале, в качестве гостинцев, а ныне роздал всем детям, не обойдя и родного сына. Ну, чтоб Митяю не обидно было, а также вследствие того, что детей у кума оказалось на одного меньше. Младший сынок — в этом году ему должно было исполниться пять лет — о прошлой зиме помер.

— А чегой-то я не понял, — недоверчиво произнес старший из погодков, — что это за такая самая антанабиля?

— А повозка такая, что без лошадей ездит.