Гувер не только проинструктировал агентов, но и велел, чтобы отдел связей с общественностью АРА, возглавляемый Джорджем Барром Бейкером в Нью-Йорке, обеспечил непрерывный поток жизнеутверждающих пресс-релизов, поддерживал хорошие отношения с западной прессой и старался противодействовать негативному информационному фону. Если у Гувера была возможность повлиять на ситуацию, он не собирался допускать, чтобы кто-либо порочил его репутацию и репутацию АРА.

Переговоры в Риге зашли в тупик. 12 августа в местной газете опубликовали интервью с Литвиновым, в котором он подтвердил, что советская сторона “никогда не примет никаких условий, которые в малейшей степени дискредитируют наше правительство. Мы никогда не позволим иностранному руководству использовать ужасную ситуацию в Поволжье, чтобы заставить рабоче-крестьянское правительство принять условия, порочащие нашу честь”[60]. На следующий день он отправил телеграмму своему начальнику, наркому по иностранным делам Георгию Чичерину: “Получил впечатление, что АРА к нам идет без задних мыслей, но возни с ней будет много”[61]. Стороны не могли прийти к соглашению насчет автономии АРА и решить, кто будет раздавать продовольствие. Литвинов снова и снова напоминал Брауну и другим американцам: “Джентльмены, еда – это оружие”[62]. Само собой, Литвинова научила этому недавняя история. Советское правительство выдавало дополнительные пайки социальным группам, которые поддерживали режим, и отказывало в продовольствии своим противникам – и настоящим, и мнимым. Большевики использовали еду в качестве оружия в борьбе за победу революции и создание первого коммунистического государства. И теперь они нуждались в продовольствии, чтобы это государство не потерпело крах, но вставал вопрос: если еда – это оружие, то чей палец ляжет на спусковой крючок?

15 августа Браун телеграфировал Гуверу, что переговоры застопорились и необходимо пойти на уступки. Сначала Гувер отказался, но вскоре понял, что лучше любым способом обеспечить заключение сделки. Он пообещал, что АРА не будет нанимать неамериканцев без одобрения советских властей и будет увольнять любого, на кого пожалуется советское правительство, при наличии малейших доказательств политической или контрреволюционной деятельности этого человека. Американцы также позволили русским высылать из страны любого, кого поймают на политической или коммерческой деятельности, и проводить обыск помещений, где, по мнению властей, совершались эти преступления, а также подтвердили обещание накормить миллион детей, которое Гувер дал в телеграмме Горькому. Тем не менее американцы остались непреклонны в своем требовании, чтобы советская сторона взяла на себя все расходы по транспортировке, хранению и распределению помощи, а также позволила АРА выбирать районы своей работы. Выслушав уступки Гувера, Литвинов без проблем принял эти условия: “Джентльмены, мы дадим вам вагон денег – если нужно, наши печатные станки будут работать сверхурочно”[63].

По истечении почти двух недель переговоров 20 августа стороны наконец уладили все разногласия. На следующий день на торжественной церемонии под председательством президента Латвии, которую посетило множество официальных лиц и представителей мировой прессы, был подписан Рижский договор. Литвинов сообщил собравшимся, что это событие имеет огромную политическую важность, и выразил надежду, что оно сигнализирует о сближении США и Советской России. В ответном слове Браун проигнорировал замечания Литвинова. Как подчеркивал Гувер, российская миссия АРА была выше политики.

Ленин внимательно следил за ходом переговоров. Необходимость принять помощь капиталистической Америки стала для него горькой пилюлей. 23 августа он послал Молотову секретную записку следующего содержания: “Ввиду договора с американцем Гувером предстоит приезд массы американцев. Надо позаботиться о надзоре и осведомлении”. Он велел Политбюро сформировать особую комиссию, которая разработает соответствующий план. “Главное – учесть и мобилизовать максимум знающих английский язык коммунистов для введения в комиссию Гувера и для других видов надзора и осведомления”[64]. Две недели спустя Ленин, еще сильнее встревоженный грядущим приездом большого числа американцев в страну, написал Чичерину: “Что касается «гуверовцев», надо следить изо всех сил а худших из них (какой-то Lowrie?[65]') «ловить» и изловить, чтобы устроить скандал им. Тут нужна война жесткая, упорная”[66].

Надеясь отвлечь внимание от АРА, в том же месяце Ленин основал организацию Международная рабочая помощь (Межрабпом). Хотя международный пролетариат не слишком облегчил страдания голодающих первого коммунистического государства – общий объем помощи Межрабпома составил всего 1 % от помощи АРА, – организация выполняла полезную пропагандистскую работу, особенно в США, где функционировала под названием “Друзья Советской России”. В середине августа несколько отделений Красного Креста собрались на совещание в Женеве, чтобы обсудить возможность организации помощи России. Они создали Международный комитет помощи голодающим России и выбрали его председателем Фритьофа Нансена, которому Горький изначально адресовал свое воззвание. Эта “миссия Нансена” объединила под своей эгидой организации помощи более чем из двадцати стран. На помощь России в том числе пришли Британское общество друзей, фонд “Спасем детей”, Красный Крест Швеции, Норвегии, Нидерландов, Чехословакии и Бельгии, а также папа римский.

Нансен приехал из Женевы в Москву, и советское руководство встретило его с большой теплотой – в основном потому, что он был гораздо покладистее, чем Гувер и АРА. Поскольку Нансен не имел серьезного опыта проведения гуманитарных операций, а за его плечами не стояла крупная организация, он сказал, что будет передавать собранное продовольствие советскому правительству, чем осчастливил правящую верхушку. Миссия Нансена предоставила России существенную помощь, но в сравнении с помощью АРА ее объемы были довольно скромными: около 90 % всех гуманитарных поставок в Россию произвели американцы[67]. Тем не менее в оба кратких визита Нансена в Россию Кремль чествовал его как настоящего друга советского государства. На Западе некоторые считали, что советский режим использует наивного норвежца в своих целях, и нарочитое превознесение заслуг Нансена – и его товарища Видкуна Квислинга, будущего одиозного президента Норвегии в годы нацистской оккупации, – выводило из себя сотрудников АРА.