«Фиат Y-10» поравнялся с тротуаром. Анна и ее сестренка здесь одни, вокруг – никого.

В три часа дня на улице Гарибальди никого не бывает.

Машина проехала так близко от Анны, что слегка задела ее руку, и порыв взвихренного воздуха заставил ее остановиться.

В «Фиате Y-10» сидят две женщины. Та, которая за рулем, нажала ногой на тормоз, и машина резко остановилась. Женщина включила механизм заднего хода, и машина сдала назад. Анна сжала в своей руке ручку сестренки. Сестренка вся дрожит. А вот свою дрожь Анна пытается унять. Подняв глаза, она пристально, немигающим взглядом, смотрит прямо в лицо женщине, сидящей за рулем. Остановив машину, она сидит в ней почти около них.

Анна молчит. Молчит, но все равно на нее смотрит. И ее глаза кажутся бездонными. А там, в глубине, не один только взгляд. Там, в глубине, целая жизнь.

Женщина хохочет и, даже не опустив стекла, делает такую гримасу, будто ее тошнит. А другая – та, что сидит на пассажирском сиденье, – начинает хохотать. Но за закрытым окошком машины ее смеха не слышно, и он кажется беззвучным.

Анна немного разжимает свою руку и теперь держит сестру за руку уже не так сильно. Машина трогается с места. Анна целует малышку и широко ей улыбается. И девчушка улыбается ей в ответ.

– Все в порядке, – шепчет ей Анна.

И вот они уже около магазина, куда они шли за молоком.

Машина уже далеко.

Руки у Анны не дрожат, но вот сердце у нее все никак не успокоится.

Присев на корточки, я писаю в синий пластмассовый тазик. Горячие капли брызгают мне на ноги. А потом потихоньку, чтобы не упасть, я понемногу выпрямляю ноги. Эластичные трусики сжимаются и поднимаются немного вверх, к щиколоткам. Я одергиваю юбку вниз.

– Ну как, все?

– Да, все, сестра Мимма.

Поддерживая равновесие, я выпрямляюсь, и в тазик падают последние капли. Сестра Мимма протягивает мне две четвертушки туалетной бумаги. Я подтираюсь и бросаю бумагу в корзину. Это комнатка при церкви, и мы тут совершенно одни – только я и она. В комнате стоят письменный стол и большой шкаф. А еще там стоит этажерка, на которой расставлены разномастные книги. И еще там есть Христос, Который смотрит на нас с распятия на стене. Но я не обращаю на Него внимания. Мне не стыдно, что Он на меня смотрит. А вот то, что я здесь писаю, и писаю не в туалете, – это меня впечатляет гораздо больше.

Я натягиваю трусики и опускаю юбку. Потом беру в руки палочку, которую мне дала сестра Мимма. Но я и не знаю, куда мне смотреть и что делать.

– Ну и умница, положи ее на стол.

Сестра Мимма опускает эту серую палочку в тазик с моей мочой. Сестра Мимма – она и не молодая, и не старая. Лицо у нее овальное, в форме яйца, а глазки крохотные, карие. У нее такая маленькая головка, что кажется, будто к этому большому телу ее приставили по ошибке. Монашеское покрывало опускается ей на спину, как тяжелая тряпка. И на голове у нее покрывало. «Голова в тряпке». Так у нас ребята дразнят монахинь, как будто они пугала огородные. Как будто они не люди, а большие бездушные куклы, замотанные в тряпки. Я смотрю на нее, на сестру Мимму, и ничего не говорю.

– Дон Антонио мне сказал, будто ты боишься, что могла забеременеть.

– Как забеременеть?…

– Ну ты же занималась сексом с взрослым парнем?

– Нет.

– Не надо стесняться, Анна Мария. Но только ты больше никогда этого не делай. Ты же хорошая девочка. И когда-нибудь тебе захочется выйти замуж и нарожать детишек…

– Послушайте, сестра Мимма, но ведь дон Антонио вам, наверное, сказал, что я этого не хотела и что это они сами затащили меня в дом…

– Детишки должны появляться, когда их ждут… а иначе могут быть проблемы.

Сестра Мимма, не переставая говорить, вынула палочку из тазика с моей мочой.

– Давай, Анна Мария, будь умницей, пойди вылей это все в туалет. Теперь это уже не нужно. Остается только немного подождать…

Я отнесла тазик в уборную. Вылила мочу в унитаз и нажала на рычаг сливного бачка. А потом вернулась в комнату, к сестре Мимме.

– Ну и молодец, Анна, ну и молодец.

Встретив меня, она вся прямо так и сияла от удовольствия, расплываясь в широкой улыбке.

– Я сполоснула тазик и вымыла его водой с мылом, – сказала я.

– Анна, ты не беременна. Вот и умница. – Сестра Мимма так довольна, что все еще продолжает улыбаться.

– А разве когда занимаются любовью, рождаются дети? – попробовала я ее спросить.

– Ну ладно, Анна, хватит об этом. – Ее голос стал серьезным, и она вытаращила на меня маленькие глазки. – Тебе уже тринадцать лет. И что ты собираешься делать дальше? Тебе еще рано говорить о любви и о детях.

– Так это же вы сами заговорили о детях.

– Ну да, верно. Но только это нужно было выяснить сразу, потому что если бы появился ребенок, то дело приняло бы совсем другой оборот, и все было бы куда сложнее. Понимаешь?

– Но дон Антонио вам, наверное, сказал…

– Анна, а тебе бы не хотелось уехать из Сан-Мартино? Хотя бы ненадолго? Ну, например, в Полистену[18]. Там у монахинь есть большой дом, целая усадьба. И там живут другие девочки – такие, как ты. Да там ты и учебу сможешь продолжить…

– Да, но у меня на носу экзамены за третий класс, – прервала ее я.

– Там ты можешь подружиться с другими девочками. Это поможет тебе отвлечься от ненужных мыслей и забыть кое-каких здешних людей.

Она взяла мои руки и положила мне в ладонь четки. Маленькие такие четки из светлых деревянных шариков.

– Анна, маленькая моя Анна, это тебе мой подарок. Ты должна быть сильной. И помни, что ты не одна. Я тебя не оставлю. И Пресвятая Богородица тебя не оставит…

У меня в животе так и крутит. Это спазмы. Я сжала в ладони четки, а она сжала мои руки в своих. Шарики врезались мне в ладонь, и мне стало больно.

– А дома ты ничего не сказала?

Я отрицательно покачала головой, но промолчала: я молчала, потому что боялась, что если открою рот, то меня вырвет – и на эти четки, и прямо на руки сестры Миммы.

– Ну и хорошо, ну и чудненько. Если ты не хочешь поговорить со своими родителями, то и я тоже не буду разглашать твою тайну. Ведь и я тоже почти как священник, и то, что ты мне сказала, останется между нами. Пресвятая Богородица укажет нам путь истинный и нас на него направит. А на этой неделе мы с тобой съездим к монахиням в Полистену. Твою маму я предупрежу сама. Ты только успокойся, и все будет хорошо.