– Скажи мне, Банько, как брат! Ты опять в мое отсутствие жахал Ласку?

– Конечно, Обезьяна! Как же я мог удержаться?

– А ведь я же просил тебя не жахать ее, Банько!

– Да, Обезьяна! Но как же я мог удержаться! Она же самая прекрасная девушка на Земле!

– Ну, слава богу! А то я переживал, что один люблю ее как дурак!

– Клоуны! – сказала Ласка.

А Обезьяна перестал тискать товарища, отошел к столу и, обращаясь ко мне, произнес спокойно.

– Знакомьтесь, это Банько. Банько, это Алексей.

Повар потушил конфорку, вытер руку фартуком и протянул мне:

– Очень приятно.

У него было застенчивое лицо, как у всех близоруких людей. Это был тот самый юноша, который с синим ведром на голове прыгал на Кремлевской набережной через правительственную машину. Он улыб-нулся и махнул пригласительно в сторону стола:

– Садитесь, пожалуйста. Завтрак готов. Или ужин?

Мы расселись. Банько поставил перед каждым тарелку «Виллерой» и разложил нам по тарелкам пахучую свою еду, напоминавшую некоторым образом итальянские ньйокки в сливочном соусе. Я попробовал. Было невероятно вкусно. Мне было так невероятно вкусно, как, я помню, в детстве у бабушки, когда я однажды встал совсем рано, чтобы идти на рыбалку, а бабушка кормила меня молочной пшенно-рисовой кашей с изюмом и курагой и, обращаясь сквозь потолок к Богу, приговаривала: «Господи, посмотри на нашего Алешу, посмотри, как мальчик хорошо кушает!»

Ткнув вилкой в еду, я спросил, что это, и Банько улыбнулся с застенчивой скромностью мишленовской звезды:

– Фирменный рецепт. Рожки с плавленым сыром Виола.

И все трое рассмеялись тихим и счастливым смехом.

Тем временем за окном рассвело и гомонили птицы. Обезьяне и Ласке, очевидно, не терпелось предаться ласкам. После этого завтрака или ужина мы порешили прежде всего отдохнуть. Мне выделили спальню. Я разделся и лег в чистейшую хрустящую постель. И впервые за многие годы заснул безмятежно, как ребенок. И даже не задумывался о том, что где-то здесь, в доме содержится под замком мой будущий подопечный – убийца, беглец и пленник.

Проснулся я ближе к полудню. Некоторым волшебным образом вещи мои были разобраны и развешены в шкафу. Видимо, пока я спал, заходила невесомая Ласка и, не потревожив моего сна, позаботилась обо мне. В ванной гигиенические принадлежности были аккуратно разложены по мраморным полочкам, и присутствовал даже крем для бритья, который я позабыл. Пока набиралась ванна, я тщательно побрился. Кажется, впервые за долгое время я хорошенько рассмотрел свое отражение в зеркале. Совершенно седой человек с изрядными залысинами на лбу. Печальные глаза, брови, привычно сложенные страдальческим домиком, губы, привычно сморщенные в гримасу боли, шея, привычно втянутая в плечи, так, словно бы я каждую секунду ждал подзатыльника. Да уж! Последний унизительный год вовсе не способствовал улучшению моей внешности.

Я расправил плечи. Я почувствовал вдруг, что ведающие страхом мышцы спины все это время были у меня в напряжении. По давнишней привычке я занес было бритву над верхней губой, но поразмыслил немного и остановил руку – пусть растут усы. Пусть усы растут снова. Потом я полежал в теплой воде и совершенно свежим, без малейших даже следов похмелья, спустился вниз.

Входная дверь была распахнута. Снаружи в дом врывались праздничный гомон птиц пополам с солнечным светом, свежий запах только что оттаявшей земли и едва народившихся крокусов. Я подумал: эк же тебя скрючило, старина, что еще вчера ты не замечал всего этого.

У самого крыльца стоял с раскрытым кузовом маленький фольксвагеновский грузовичок, и Банько укладывал в кузов какие-то продукты. На борту грузовичка было написано «Бесплатный магазин Холивар». Я вышел на влажное крыльцо и присел на качели, подобные садовой лавке, подвешенной на цепях к стропилам. И закурил. Кроме дурной привычки курить, у меня есть еще дурная привычка курить на голодный желудок. И все же в тот день я чувствовал себя как больной, несколько месяцев проведший в душной палате, пропахшей карболкой, и вот впервые вышедший на воздух – дышать, курить и переживать свое медленное выздоровление.

Банько разместил в грузовичке какие-то коробки с йогуртами, вылез наружу, увидел меня и улыбнулся:

– Доброе утро! Как спалось? – он улыбался беспомощной приветливой улыбкой.

– Спасибо. А что это вы здесь делаете? – про себя я отметил, что вот ко мне возвращается шутливая привычка разговаривать цитатами из фильмов и книжек. Еще один признак выздоровления.

– Я? Продукты гружу, – Банько поставил на землю очередной какой-то ящик и приготовился говорить, ибо увлеченный человек готов рассказывать о любимой работе обстоятельно и подолгу. – У нас есть такой проект. Мы нагружаем полную машину продуктов, едем в какую-нибудь деревню или поселок, останавливаемся где-нибудь на площади и раздаем продукты всем желающим бесплатно.

– А где вы продукты берете? – поинтересовался я.

– Мы их воруем, – наивно уточнил Банько. – Все честно. Никакой благотворительности. Никаких добровольных пожертвований. Что наворовали, то и раздаем.

Я выбросил окурок, подошел к грузовичку и заглянул внутрь. Этакому ассортименту позавидовали бы лучшие продуктовые бутики Москвы. На дне грузовичка целою поленницей лежали копченые колбасы, стоял ящик с икрой, лежали целые штабеля деликатесной рыбы и в том числе копченый угорь.

– Тот самый угорь, который девушки выносили из магазинов интервагинально? – усмехнулся я.

– Ну и что? – Банько развел руками. – Он же в пластиковой упаковке. Что ему сделается?

– А картошка зачем? – спросил я.

На дне грузовичка была еще и целая гора молодой картошки, расфасованной по сеткам явно в каком-нибудь «Перекрестке» или «Азбуке вкуса».

– Маркетинговый феномен, – Банько задумался и помолчал. – Задаром люди значительно охотнее берут картошку, чем икру или осетрину. Может быть, они привыкли к картошке?

Я спросил:

– Картошку тоже девушки выносят из магазинов, запихнув в детородные органы?

– Нет! Что вы! – Банько замахал руками. – Есть множество способов! Можно, например, играть в волейбол. Мы называем это волейбол. Водящий перебрасывает через кассы в супермаркете сетку картошки, а кто-то ловит ее снаружи и бежит. Все охранники бросаются этого человека с картошкой догонять, и тем временем водящий перебрасывает через кассу другим играющим еще хоть двести килограммов картошки…

Но я не слушал. Вернее, я слушал Банько ничуть не внимательнее, чем слушал каждую птицу в весеннем хоре. К тому же краешком глаза я увидел, как в проеме двери появилась Ласка. Она была в мужской майке, едва прикрывавшей лядвеи, и никакой нижней части костюма на ней не было. Она ухватилась рукой за дверной косяк, вывесилась наружу, чтобы не ступать босиком на влажное крыльцо, и прокричала мне:

– Алексей, доброе утро! Идите завтракать!