— Можешь проверить. Наверняка у Марьи все записано.

Диктофон я у Марьи попросила исключительно из-за того, чтобы подлизаться и подчеркнуть, что эта черная машинка — незаменимая в хозяйстве вещь. Некоторые фотографируют мир, а она его озвучивает. И пусть Марья думает, что ее озвучивание нам необходимо. Мы потом дома сядем все вместе, заварим себе крепкий кофе, бутылочку купим и будем слушать, как она талантливо и неповторимо рассказала про нашу заграничную жизнь.

— Вот на эту кнопку нажимай, — сказала Машка.

— Да знаю я. Чай, не синхрофазотрон!

Записано было действительно все, час за часом, но попробуй найди то, что тебе нужно. Я гоняла пленку туда-сюда и все время попадала на костел, куда Марья пошла, а мы не пошли, дальше подробно сообщалось, какая она мудрая и какие мы беспечные — вся жизнь мимо. Марья иногда бывает жуткой ханжой.

— Отмотай побольше-то, — взмолилась Алиса. — В костел Марья ходила после музея. А про стоянку написано и вовсе в самом начале.

Отмотала, ткнула пальцем в клавишу и, конечно, попала на «Ночной дозор», чем-то там Машке Соколовой Рембрандт не угодил. Я хотела было опять включить перемотку, но тут зазвучала французская речь. Мы прямо опешили. Один мужик говорил фразу, другой старательно повторял.

— Что это такое-то? — Машка смотрела на нас, выпучив глаза.

— Погоди. Цифры какие-то…

— Какие еще цифры? Как они могли попасть в мой диктофон? Все это надо стереть.

— Потом сотрешь, — сказала я. — Записала в музее ненароком чей-то разговор.

— Люди свидание в Париже назначают и телефонами обмениваются, — согласилась Алиса. — А у нас спор принципиальный. Галка мне проспорила бутылку шампанского. В Париже это не хухры-мухры, это денег стоит.

— Еще неизвестно, кто проспорил!

Тут я почувствовала на себе чужой взгляд. Один из мужиков, что сидели в углу, перестал тянуть пиво, развернулся на сто восемьдесят градусов и откровенно меня рассматривал. Так и ел глазами. То есть бесцеремонно! Мальчишка, конечно, но за тридцать перевалил, может, даже за тридцать пять перевалил. Плечи чугунные, подбородок квадратный. Блондин. Ничего так… если сознаться. Рубашечка фирменная, и вообще в нем чувствовался мужик. Второй — худой, если не сказать изможденный, в черной жилетке со множеством карманов, сидел, опустив глаза долу, и поигрывал пальцами. Можно, разумеется, встать в позу, мол, не люблю, когда на меня так пялятся, но я сделала вид, что не обращаю на них внимания. Насмотрелась я таких взглядов. Дома бы официант уже тащил бутылку: «От нашего стола — вашему столу». Но у них тут в Бельгии свои законы. Поиграет желваками и успокоится. А взглядами он мне пиджак не прожжет.

Тут как раз отыскалась цена автостоянки. Оказалось четыре с половиной монеты за час.

— А как же ваше пари? Выходит — никто не выиграл?

— Купим шампанское из общих денег. Выиграла дружба.

— А что это он на тебя уставился-то? — спросила вдруг Марья.

Я хотела спросить: что — завидуешь? Еще хотела сказать: сядешь на диету, оденешься прилично, и тебя будут так же взглядом буравить. Не сказала, разумеется, только улыбнулась ласково.

— Сейчас знакомиться начнут, — засмеялась Алиса. — Только на каком языке ты с ним будешь изъясняться?

— На языке любви…

Мы говорили в полный голос, делая вид, что не замечаем наших соседей. Это Амстердам сделал нас раскованными, если не сказать — наглыми. Когда вокруг соотечественники, попросту говоря, когда ты дома, то в общественных местах разговариваешь вполголоса, а то и вовсе шепотом, чтобы твоя глупость не стала общим достоянием. Но если на тысячу верст в округе твоего языка никто не знает, то говорить можно в полный голос — все равно не поймут.

Правда, в Амстердаме у причала, где пили очередной кофе, мы услышали вдруг родную речь. И сразу скукожились, даже голову в плечи втянули. Это были парни с теплохода, совершавшего круиз. Для них Амстердам тоже не имел ушей. Ох и цветисто они выражались! Хоть по морде бей!

Напоследок мы опять решили посетить туалет. Надо же привести себя в порядок!

— Для кого? — поинтересовалась со смехом Марья. — И перестань строить глазки. Ты же бабушка!

— Это я в Москве бабушка. И не кричи на весь дом. Если бы ты мне дома такое крикнула, я бы тебя убила.

У двери я оглянулась ненароком. Смотрит, не мигая, как ящерица, вернее, как змей-искуситель, на ящерицу он меньше всего похож. Нет, что ни говори, а за границей чувствуешь себя женщиной.

Мне путеводные записки дальше не сочинять, а Марья, полоскаясь в высоких сферах, вряд ли напишет, какие у них туалеты. Класс… полотенца, правда, бумажные, но умиления достойны: мягонькие, ворсистые… мыло для разового пользования.

— Мама моя, диктофон забыла! — вдруг раздался из кабины Марьин голос, можно подумать, что она и сидя на унитазе бормочет текст.

— Успокойся ты. Диктофон у меня в сумке, а сумка на плече.

Уже подходя к нашей машине, мы выяснили, что змей с сотоварищем не утратили любопытства к моей особе. Они рассматривали наш номер и бесцеремонно заглядывали внутрь салона. Мне это не понравилось. В машине у нас не убрано, и гостей принимать в таком беспорядке я не собиралась. Увидев нас, ухажеры тут же отошли. Все, кончен наш роман. Поехали.

Через пять, а может, через семь минут Марья сказала весело:

— За нами следует зеленый матрас. Сейчас я водителя рассмотрю. Попомните мое слово, это Галкины ухажеры и есть. В кафе они не решились с нами познакомиться (мне нравится это «с нами»), а теперь намереваются наверстать упущенное.

— Не хочу я с ними знакомиться. Мне эта игра уже надоела. Алиса, поддай газу.

Алиса поддала. Зеленый матрас тем не менее догнал нас и, что называется, сел на хвост. Увидеть, кто сидит за рулем, было невозможно, машина имела тонированные стекла.

— Надо же, — удивилась Марья, — я и не заметила, что у «матраса» темные окна. Сколько машин на дороге, а я не видела ни одного водителя. На них как-то не обращаешь внимания. Машины на дорогах воспринимаются как самостоятельные существа, кажется, что они полые внутри — без людей, и только наша населена.

— Этот «Ситроен» тоже населен, — прошептала Алиса.

Машина с матрасом к нам как приклеилась. Мы рванем вперед, она за нами, мы притормозим, она тоже сбросит скорость. Это совсем не выглядело опасным, но хотелось понять — какого черта они затеяли эту игру? Неужели я так поразила этого прямоугольного с настырным взглядом? Машин на дороге было мало. Да и случись что, никто не остановится. Марья правильно говорит: «Здесь ни у кого ничего не спросишь!» В какой-то момент, когда рядом не было машин, «матрас» стал явно теснить нас к обочине. Алиса обозлилась:

— Это не входит в мои правила!

— Да будет тебе, — отозвалась Марья. — Это так романтично!