Бесплатный хлеб с горчицей был уже в прошлом, теперь у Фиры с Ильей две зарплаты, учительская и инженерская, ну, а у Фаины, живущей в профессорской семье, тем более не было нужды экономить на еде.

У подруг было совершенно одинаковое меню: салат оливье, форшмак, пирог с капустой, рыба в томате, паштет. На второе фаршированные перцы, ленивые голубцы – осенью, котлеты или тушеное мясо с картошкой – зимой, в апреле жареная корюшка, в июне молодая картошка с укропом и чесноком. Обязательно куриный бульон – дети его хорошо едят, Таня любит бульон с лапшой, Лева с рисом.

Фира вихрем приносилась домой, победительно раскладывала продукты, с напряженным лицом стояла у плиты – кормила семью со страстью. Фаина готовила застенчиво, словно извиняясь перед собой, что занимается таким неинтеллигентным делом, – в глубине души она считала, что ЕСТЬ не интеллигентно. Но готовила не хуже Фиры, если объективно, точно так же, – рецепты были мамины, а мамы были с одной коммунальной кухни.

Все эти оливье, паштеты, котлеты, приготовленные Фирой и Фаиной из одинаковых продуктов по одинаковым рецептам, если и различались по вкусу, то не поддающимися определению нюансами. Но принято было считать: у Фиры потрясающе, великолепно, праздник, а у Фаины в точности то же самое – просто обед. Самолюбивую Фиру непременно нужно было не просто похвалить, а отметить, что у Фаины хуже, – иначе она напрягалась, становилась задиристой или надувалась, как ребенок. Ну, что же делать, – Эмка хвалил, Илья поддакивал, Фаина кивала, и Фира лучилась счастьем. Они были интеллигентными людьми, все четверо, но у каждого свой характер, у Фиры, как говорила ее мать, «характер дай боже».

– А теперь внимание, – с видом дрессировщика тигров – ап! – сказал Кутельман за столом, когда уже съели закуски, похвалили Фиру, съели бульон, еще раз похвалили Фиру. – Внимание, корень из икс плюс семь равен десяти. Чему равен икс?

Все четверо взрослых, волнуясь, смотрели на Леву. Фира затаила дыхание, принялась водить пальцем по столу: «х=…».

– Три… Нет, девять, – мгновенно поправился Лева. Фира и Фаина вопросительно посмотрели на мужей – они не смогли так быстро посчитать в уме.

Кутельман сделал горделивый жест в сторону Левы, что означало – правильно, и Фира с Фаиной облегченно выдохнули.

– Вот черт… Ты победил, – недовольно признал Илья. – Когда ты успел его научить?

– А вчера, – признался Кутельман, – забежал на минутку и научил.

Эмка Кутельман больше всего на свете любил «чтобы было интересно». Научить трехлетнего ребенка извлекать квадратные корни между салатом оливье и бульоном – интересно. У них с Ильей было соревнование: кто научит ребенка более сложному математическому действию. Кутельман уже научил Леву возводить в степень и теперь подбирался к решению простеньких квадратных уравнений – хотел устроить суперсюрприз за следующим обедом. Нужно только подумать, как объяснить, чтобы ребенок не автоматически пользовался формулой, а решал осмысленно.

Оказалось, что Лева – гений.

Началось с чтения. Никто не учил Леву читать – ребенку же всего три года. И вдруг Лева прочитал по слогам вывеску на будочке «Ремонт часов» в Кузнечном переулке, той самой, где когда-то сидел его дед, – прочитал «Ремонт часов» и в тот же день перешел к настоящим детским книжкам, – и вдруг он уже читает Пушкина – ГОСПОДИ, ПУШКИНА, РЕБЕНКУ ЖЕ ВСЕГО ТРИ ГОДА!.. На Новый год Таня, запинаясь, бормотала «Идет бычок, качается» и спуталась на второй строчке, а Лева декламировал первую главу «Евгения Онегина».

– А это еще не все. Теперь – гвоздь сезона, то есть гвоздь обеда, – провозгласил Кутельман, – задача: когда идет дождь, кошка сидит в комнате или в подвале. Когда кошка в комнате, мышка сидит в норке, а сыр лежит в холодильнике. Если сыр на столе, а кошка в подвале, то мышка в комнате. Сейчас идет дождь, а сыр лежит на столе. Где находятся кошка и мышка? Лева?..

Лева – глазки, ресницы, щечки, лучезарная улыбка – мгновенно ответил:

– Кошка в подвале, а мышка в комнате…

Илья, Фира и Фаина ошеломленно молчали, перебирая в уме «кошка в комнате, мышка в норке, кошка в комнате или мышка в норке…». Лева быстрее взрослых – с техническим, между прочим, образованием – разобрался в мышках и кошках, – это их поразило. Сидели и думали – господи боже мой, вот это да, ничего себе…

– А мы еще можем, – победно произнес Кутельман. – У Тани сто палочек, некоторые из них белые, некоторые черные. Известно, что хотя бы одна палочка черная, а из двух палочек хотя бы одна белая. Сколько черных палочек у Тани?

– Одна, две, три… – пробормотал Лева. Все напряженно смотрели на него. – Одна.

– Ты его подучил, вы договорились… – внезапно осипнув, прошептала Фира.

– Он просто угадал, он не может решить такую задачу, – улыбнулся Илья. – Левка, объясни, почему одна?

– Ну, это же задача! Дядя Эмка же сказал, из двух палочек хотя бы одна белая… Задача такая… – попытался объяснить Лева.

– Он хотел сказать – любой другой ответ противоречил бы условию задачи, в котором сказано «из двух палочек хотя бы одна белая», – с видом переводчика с не знакомого никому, кроме него, языка пояснил Кутельман. – Ребенок не может объяснить, а решить может. Хотя ты прав, он не решает в нашем понимании, не перебирает варианты. Он как-то иначе это делает, по наитию. Это и есть неординарные способности.

Фаина посадила Леву к себе на колени и принялась гладить по голове, как-то странно гладить, истово и испуганно, как будто заглаживала его, заговаривала.

– Нет, ну это непонятно, это вопрос, – откуда у нас с Фиркой этот чудо-ребенок, мы-то сами не чудо, – растерянно приговаривал Илья.

– Чудо-ребенок, Моцарт в математике, – задумчиво подтвердил Кутельман.

И тут громко, с подвыванием, заревела Таня. К ней одновременно бросились все. Илья схватил Таню на руки и с ней вместе запрыгал по комнате большими прыжками, крича «я кенгуру, ты мой кенгуренок», поднимал ее высоко вверх, дул в нос, щекотал за ушком. Кутельман ходил за прыгающим с Таней на руках Ильей, неловко приговаривая: «Наша Таня громко плачет, уронила в речку мячик». Фира торопливо засовывала ей в рот конфету, Фаина педагогическим голосом приговаривала: «Таня, ревновать к чужим успехам нехорошо, вот если бы ТЫ показала нам, что умеешь, мы бы ТЕБЯ хвалили».

– А-а-а… – отчаянно кричала Таня.

…Со стороны кое-что выглядело странным. Можно понять, почему Кутельман больше интересуется Левой, чем собственной дочерью, – способный к математике Лева ему ИНТЕРЕСЕН, но почему Фаина как будто больше любит Фириного сына, чем свою дочь? Почему Лева в этой общей семье избалованный ребенок, а Таня ничуть не избалована? Но это было не странно, если знать, что Лева – ЕДИНСТВЕННЫЙ РЕБЕНОК, а Таня – ВТОРОЙ ребенок.

Через год после свадьбы Фаины и Эмки почти одновременно, с разницей в неделю, произошли два события: у Фаины умерла мама, а у Фиры родился Лева. У беременной Фаины, такой, казалось бы, сдержанной, реакция на смерть матери была неожиданная – она собрала вещи и ушла из дома. Вернулась в свою комнату в коммуналке. Соседи сплетничали, что муж ее выгнал, а она просто не могла быть дома, как будто муж и тесть не могли понять ее горя, – только Фира, ей была нужна только Фира. Фира недоумевала: неужели их отношения с Эмкой совсем не теплые, неужели Эмка не близок Фаине так, как ей Илья, до последней капельки? Ей бы в таком случае – не дай бог, конечно, пусть мама живет сто лет – нужен был только муж, она бы уткнулась в Илюшку так глубоко, как только можно, спряталась в нем от всех, от горя, от себя…