– Как это произошло? – спросил господин дез Арно.

– После четвертого акта некий молодой человек, до этого сидевший в первом ряду галерки, спустился вниз и толкнул дверь – чуть сильнее обычного. В этот момент за ней находился де Матален.

– И что же, его ударило створкой?

– Нет, лишь задело самую малость.

– И этого ему хватило, чтобы вызвать противника на дуэль?

– Погодите. Сей молодой человек с галерки, по всей видимости, не обратив никакого внимания на эту невольную неловкость, спокойно пошел дальше.

– Прошу прощения, сударь! – крикнул ему в этот момент Матален.

– Мне не за что вас прощать, – вежливо ответил юноша, не подозревая о злом умысле.

– Негодяй! – завопил в ответ Матален.

– Заслышав эти слова, юноша с галерки вернулся и презрительно бросил к ногам Маталена свои перчатку и адрес.

– Мы знаем этого юношу?

– Да.

– Он из Бордо?

– Да.

– Как его зовут?

Гольтье посмотрел по сторонам, будто желая удостовериться, что рядом нет ни матери, ни сестры человека, которого маркиз вызвал на дуэль, и ответил: – Гектор де Вертей.

По рядам собравшихся пополз шепот отчаянного, горького изумления.

Затем, почти лишившись чувств, в изнеможении упала в кресло женщина. Бледная, как смерть, она поднесла к губам платок, пытаясь заглушить крик боли, и стала прилагать отчаянные усилия, чтобы справиться с мучительной тревогой.

К счастью для нее, внимание собравшихся было приковано к юному Гольтье, приводившему новые подробности ссоры.

Женщины, по привычке, задавали самые нелепые вопросы.

– Что же теперь будет? – спросила одна из них.

– Черт побери, мадам, – ответил господин дез Арно, – теперь де Вертей в течение ближайших сорока восьми часов будет драться на дуэли.

– Неужели этот Матален его убьет? – простодушно спросила юная белокурая девушка.

Ее вопрос остался без ответа.

Но каждый, кто в этот момент обратил бы внимание на женщину, над страданиями которой мы только что приоткрыли завесу, заметил бы, что она вздрогнула.

Мгновение спустя сия дама, собрав все силы, придала лицу надлежащее выражение и обратилась к хозяйке дома: – Прошу прощения, моя дорогая мадам, но я должна идти.

– Как? Так рано?

– Скоро полночь и несчастные дамы, наслушавшись этих ужасных историй о бретерах и убийцах, будут бояться возвращаться домой.

При этих словах она мужественно улыбнулась.

Даже злейший враг этой дамы не догадался бы, какая страшная мука изводит ее душу.

Она грациозно поклонилась собравшимся, велела подавать экипаж и через несколько минут покинула салон.

Когда она ушла, один из молодых людей обратился к соседу и сказал: – Мадам Лонгваль могла бы найти и более подходящий момент для шуток.

– Вы уверены, что у нее есть желание шутить? – спросил сосед, будто зная, что кроется за притворной веселостью прекрасной, очаровательной беглянки.

Вернувшись домой, мадам Лонгваль первым делом спросила: – Мой супруг дома?

– Нет, мадам, – ответила горничная.

– Скажете ему, что у меня мигрень, что я легла спать и чтобы он меня не будил.

– Если мадам желает, я могу послать за доктором.

– Не нужно, у меня просто расшалились нервы, – ответила дама и направилась в свои апартаменты.

Служанка хотела было пойти за ней, но мадам Лонгваль ее остановила: – Ступайте, Жанна, я не нуждаюсь в ваших услугах.

Оставшись наедине с собой, дама воскликнула:

– Наконец-то я могу дать волю слезам!

Она упала на колени в изножье кровати, уткнулась лицом в полог и зарыдала, время от времени тоном невыразимого отчаяния взывая к тому, кого, вероятно, любила, и кто завтра, скорее всего, превратится лишь в хладный труп.

– Гектор! Гектор! – только и повторяла женщина.

Вволю наплакавшись, она встала. Даже представить невозможно, сколь жестокие, безжалостные следы оставили на ее восхитительном лице мучительные волнения последнего часа. Ведь мадам Лонгваль была изумительно красива.

Она взглянула в зеркало и ничуть этому не удивилась.

– Ох! Этот человек! – прошептала дама с непередаваемым оттенком ненависти в голосе. – Этот маркиз – чудовище! Неужели у меня нет права пойти к нему и вонзить в сердце кинжал?

В голове женщины промелькнула какая-то жуткая мысль, она вздрогнула и вновь тихо заплакала.

Какая ночь! Мадам Лонгваль даже не подумала лечь в постель, и рассвет застал ее сидящей в кресле. Глаза дамы на этот раз были сухи.

– Неужели у меня нет права вонзить ему в сердце кинжал? – вновь повторила она.

Дом стал наполняться утренними голосами. Мадам Лонгваль по-прежнему была в вечернем платье. Ее могла застать врасплох горничная. Дама быстро разделась, распустила волосы, бросив на них презрительный взгляд, и закуталась в пеньюар.

Несколько минут спустя вошла горничная.

– Как спалось, мадам? – спросила она.

– Лучше, чем можно было предположить, дитя мое, – ответила мадам Лонгваль.

– Ах! Вот и хорошо.

– Который час?

– Скоро девять.

– Вот как! Неужели?

– Да, мадам, и… к вам посетитель, он ждет с восьми утра. Может, вы его примете?

– Кто он?

– Старуха с очень злыми глазами.

– Что ей от меня надо?

– Мне она этого не сообщила, сказав, что откроется только вам, мадам.

В своем нынешнем состоянии мадам Лонгваль могла думать только об одном – о дуэли, Гекторе и себе самой. Кроме ее боли и смертельной тревоги, в целом мире больше ничего не существовало.

Дама на мгновение задумалась и в ее сердце вновь вспыхнула надежда.

– Пусть войдет, – сказала она.

Служанка выполнила приказание, ввела старуху и удалилась.

– Что вам угодно? – спросила мадам Лонгваль.

– Мы одни, не так ли? – ответила Меротт (как мы уже догадались, с визитом к даме явилась именно она).

– Да, мы одни, но почему вы меня об этом спрашиваете?

– Сейчас я вам все объясню, – ответила Меротт.

– Слушаю вас.

– Вчера маркиз де Матален вызвал на дуэль господина де Вертея, – выпалила старуха.

Мадам Лонгваль, ничем не выказав своих чувств, ответила: – Мне это известно, мадам, но я не понимаю…