Разбив кулаком окно, мы кинулись в звенящий дождь падающего стекла. Падая, мы не выпустили коробочку из рук. Потом мы помчались. Мы бежали, не замечая ничего на своем пути, люди и дома проносились мимо бесформенным потоком. И дорога не была плоской, она, казалось, подпрыгивала нам навстречу, и мы ждали, что земля поднимется и ударит нас. Но мы продолжали бежать, не зная куда, сознавая только, что нам надо бежать, бежать до края мира, до конца своих дней.

Затем вдруг почувствовали, что лежим на мягкой земле, — мы остановились. Деревья, выше, чем мы когда-либо встречали, возвышались над нами в тишине. И вдруг мы поняли. Это был Неведомый Лес. Сами того не желая, мы пришли сюда, наши ноги вели наш ум и привели нас сюда, в Неведомый Лес, против нашей воли.

Стеклянная коробочка лежала рядом. Мы подползли к ней и упали на нее, спрятав лицо в руках, лежали не двигаясь.

Мы лежали так долго. Потом поднялись, взяли коробочку и пошли в чащу леса.

Для нас не имело ровно никакого значения куда. Мы знали, что никто не последует сюда за нами, они никогда не осмелятся войти в Неведомый Лес. Нам нечего бояться их. Лес сам решает судьбу своих жертв. Но это не пугало нас. Единственное, чего мы хотели, — быть далеко, уйти от Города, от того воздуха, которым он наполнен. И мы продолжали идти, держа в руках коробочку, с опустошенным сердцем.

Мы обречены. Сколько бы дней ни оставалось нам, мы проведем их одни. Мы знаем, что быть одному — большой грех. Мы вырвали себя из правды наших братьев, и нет для нас дороги назад, и нет для нас спасения, нам не искупить своей вины.

Но нас не волнует все это. Нас не волнует ничто на земле. Мы устали.

Только стеклянная коробочка в руках похожа на сердце, дающее нам силы. Но мы солгали себе. Не для блага своих братьев смастерили мы ее. Для себя. Она для нас превыше всех братьев. Эта правда выше их правды. Но зачем думать об этом? Нам осталось жить не так уж долго. Мы бредем к острым клыкам, которые ожидают нас где-то среди громадных безмолвных деревьев. Нет ничего, о чем бы мы могли сожалеть.

Приступ боли охватил нас, первый и единственный. Мы подумали о Золотой, которую больше не увидим. Затем боль стихла. Так лучше. Мы одни из Проклятых. Для Золотой лучше забыть наше имя и тело, которое носило его.

Это был день чудес, наш первый день в лесу.

Когда луч солнца упал нам на лицо, мы проснулись. Захотелось вскочить на ноги, как мы вскакивали каждое утро нашей жизни, но вдруг нам пришла мысль, что колокол не звонил, что вообще нет такого колокола. Лежа на спине, раскинув руки, мы смотрели на небо. Краешки листьев были покрыты серебром, которое дрожало и шелестело, как зеленая река и свет, освещающий ее.

Двигаться не хотелось. Мы думали о том, что можем лежать так столько, сколько захотим, и мы громко рассмеялись от этой мысли. Мы могли подняться, подпрыгнуть, побегать, снова лечь. Наше тело поднялось раньше, чем эта безрассудная, бессмысленная идея дошла до нас. Руки вытянулись сами собой, и тело закружилось, и оно кружилось, пока ветер от этого кружения не зашумел в листве. Руки ухватились за ветку и подбросили тело высоко на дерево. Без цели, только чтобы проверить его силу. Ветка подломилась под нашей тяжестью, и мы упали на мох, мягкий, как подушка. Наше тело бессмысленно каталось и каталось по мху, сухие листья прилипали к тунике, застревали в волосах. И вдруг мы засмеялись. Мы смеялись громко, полностью отдаваясь смеху. Затем, взяв стеклянную коробочку, мы пошли в лес. Мы шли, пробираясь сквозь ветки, будто плыли в море листьев. И деревья, как волны, вставали и падали и снова вставали перед нами, вскидывая ветки к верхушкам.

Деревья расступались перед нами, зовя вперед. Лес, казалось, приветствовал нас. Мы шли дальше и дальше, не думая ни о чем, ничего не чувствуя, ничего, кроме того, как поет наше тело.

Остановились мы, когда почувствовали голод. Увидя птиц, вспархивающих из-под наших ног на ветки деревьев, мы подобрали камень и, как стрелу, запустили его в птицу. Она упала перед нами. Разведя костер, мы приготовили ее, съели, и никакая пища еще не казалась нам такой вкусной. И вдруг мы подумали, какое огромное удовольствие еда, в которой мы нуждаемся и которую добываем собственными руками. И мы снова пожелали быть голодными, чтобы снова и снова ощутить это новое счастье — есть.

Продолжая идти, мы наткнулись на ручеек, который, как кусочек стекла, виднелся среди деревьев. Он струился так спокойно, что не видно было воды, только щель в земле, в которой деревья росли вниз головой, опрокинутые, и небо оказалось внизу. Встав на колени перед ним, мы нагнулись, чтобы попить. И замерли. На голубом фоне перед собой мы впервые увидели собственное лицо. Мы сидели, не двигаясь, задержав дыхание. Наше лицо и тело были прекрасны. Наше лицо было не похоже на лица братьев, — их вид вызывал жалость, а наше тело, руки и ноги были сильны и изящны. И мы подумали, что существу, смотревшему на нас из воды, можно доверять и с ним ничто не страшно. Мы шли до захода солнца. И когда тени собрались среди деревьев, мы забрались в ямку между корнями одного из них, где и проведем сегодняшнюю ночь. И вдруг мы вспомнили, что зовемся Проклятыми. И, вспомнив это, рассмеялись.

Мы пишем это на бумаге, которую спрятали в тунике вместе с теми исписанными страницами, которые принесли в Совет Ученых, но не отдали. Нам о многом надо поговорить с самим собой, и мы надеемся вскоре обрести нужные слова. Пока же мы не можем говорить, ибо не можем понять.

Мы не писали уже много дней. Не хотелось — нам не нужно было слов, чтобы описать случившееся.

На второй день, проведенный в лесу, мы услышали позади шаги. Спрятавшись в кустах, мы ждали. Шаги приближались, затем среди деревьев мелькнули складка белой туники и сияние. Выскочив, мы побежали к Золотой и остановились, любуясь ими.

Они напряглись, чтобы не упасть. Они не могли говорить. Мы не осмеливались подойти. Дрожащим голосом мы спросили:

— Как вы оказались здесь, Золотая?

Они только прошептали:

— Мы нашли вас...

— Как вы оказались здесь, в лесу?

Они вскинули голову, в их голосе послышалась гордость, и они ответили:

— Мы последовали за вами.

Теперь мы онемели, а они продолжали:

— Мы услышали, что вы ушли в Неведомый Лес, — весь Город говорит об этом. И вот, в ночь того дня, когда мы узнали об этом, мы убежали из Дома Крестьян. Мы нашли следы ваших ног на равнине, куда не ходят люди, и последовали за ними. Мы пришли в лес и пошли по тропке, где увидели сломанные ветки.

Белая туника порвалась, и сучья поцарапали кожу на руках, но Золотая говорили, не замечая ни этого, ни усталости, ни страха:

— Мы пошли и пойдем за вами везде. Мы разделим с вами все невзгоды, несчастья и даже, если понадобится, смерть. Вы прокляты, и мы разделим с вами это проклятие. — Они взглянули на нас, их голос был тих, но горечь и торжество слышались в нем: — Ваши глаза как огонь, а у братьев нет ни надежды, ни огня. Ваши уста выточены из гранита, а братья смиренны и мягки. Ваша голова высоко поднята, а братья сгорблены. Вы ходите, а братья ползают. Лучше мы будем прокляты с вами, чем благословенны с ними. Делайте с нами что хотите, но не отсылайте нас назад.