Блумквист изучил свою болезнь, по крайней мере знал, почему она так называется – Франсуа де ля Пейрони служил лейб-медиком Людовика XV (какое совпадение!), – но оказалось, в своих познаниях Эрве весьма избирателен и романтическая сторона вопроса интересует его больше, чем медицинская. Наоми быстренько покопалась в интернете и выяснила, что от болезни Пейрони по неизвестным причинам с одной стороны пениса, под кожей, вырастает жесткая, неэластичная фиброзная бляшка, в результате во время эрекции член заметно искривляется. У Эрве картина была такая: его длинный, тонкий необрезанный пенис искривлялся внизу, примерно в последней трети, на девяносто градусов, в сторону правого бедра. Что это? Рубец после травмы? Член со шрамом, герой эротических схваток – да, некое суровое очарование в этом есть. Или атака аутоиммунных антител? Уже не так привлекательно.

Эрве считал, дело в велосипеде. Он и ноутбук попросил, чтобы показать Наоми снимки своего велосипеда, выложенные на одной из веб-страничек, которых у парня было множество. Голый Эрве развернул к Наоми монитор с драгоценным фото: ярко раскрашенный гоночный велосипед висит на обрезиненных крючках на стене в его гостиной.

– Вот этот велик во всем и виноват. Такой красивый. Даже не верится, что он мог так со мной поступить.

Потом Эрве бегло пролистал крупные планы отдельных запчастей.

– Видишь этот значок с трилистником, значок крестовой масти? Это логотип Colnago. Сиденье неродное. Я его специально подбирал. Тоже из углепластика. Жестковатое, зато невероятно легкое. Я фанат углепластика.

Эрве рассказал ей, как постепенно изменил отношение к своему преобразившемуся члену, который, по-видимому, без всякого предупреждения просто деформировался в одно прекрасное утро, пока хозяин принимал душ и предавался эротическим фантазиям. Сначала Эрве, само собой, пришел в ужас. Ведь очевидно было, что его сексуальной жизни конец: он превратится в посмешище.

– Раньше получал по почте спам с предложениями увеличить пенис, сделать его тверже, толще и потешался. А теперь рад бы был, если бы кто-нибудь предложил мне его выпрямить. Я бы точно купился, даже если бы пришлось отправить свой конец курьерской службой куда-нибудь в Нигерию.

Первая его шутка, насмешившая Наоми.

С того утра Эрве вел аскетическую жизнь, стыдясь не только своего искривленного инструмента, но и самого этого мещанского стыда, от которого он не мог освободиться. Даже мысль об онанизме внушала отвращение. От сексуального кризиса его спасли Аростеги, но это был лишь побочный эффект преодоления – с их же помощью – более серьезного, экзистенциального кризиса. Аростеги часто вели совместные лекции – обычно в скромной аудитории Тюрго с уступчатым полом, с простыми деревянными партами. Но иногда они выступали перед своими почитателями в величественной Большой аудитории со стеклянным куполом, и тогда сотни скамей и стульев, обитых зеленым сукном, заполняли студенты, сидевшие буквально друг у друга на головах. На одной из таких лекций Эрве и пришло в голову попробовать решить свою проблему в процессе написания философской научной работы, где тело рассматривалось бы как предмет потребления – идея, лежавшая в основе концепции Аростеги.

И разумеется, посовещавшись с супругами после лекции, Эрве получил приглашение к ним домой, на один из частных уроков, о которых ходили самые скандальные и соблазнительные слухи. Мужа и жену искренне впечатлил юноша, решивший, оттолкнувшись от реалий собственной жизни, прыгнуть в могучие волны их научной теории. Впечатлили их и гениталии Эрве – Селестина окрестила его пенис “летучей мышкой”, но даже покопавшись в Сети, Блумквист не понял, откуда она взяла это ласковое прозвище. На картинках у летучих мышей, особенно у крыланов, или летучих собак, член был длинный и прямой, похожий на человеческий, убийственно симметричный – Эрве даже покраснел от стыда. Самец летучей мыши, повиснув вниз головой, мог даже облизывать – в гигиенических целях – собственную головку и при этом выглядел очень довольным. Этот первый интимный опыт, означавший, что в жизни Аростеги появилась новая серьезная фигура по имени Эрве Блумквист, парень довольно подробно описал на своей страничке в “Фейсбуке”, сюжет с рукокрылыми он, однако, опустил.

Теперь Эрве стоял на коленях на полу перед кушеткой, отодвинувшись от зловредного ноутбука на безопасное расстояние вытянутой руки.

– Ну что ж, Наоми. У меня для тебя замечательные новости.

Наоми заканчивала прошение к доктору Чинь и только что нашла в Сети ее фотографию. С экрана телефона, с постановочного кабинетного фото, сделанного в целях рекламы частной клиники – компетентные специалисты, внимание к клиенту, – улыбалась миниатюрная, безукоризненно аккуратная вьетнамка в элегантном строгом костюме.

– Какие же, Эрве?

Эрве улегся на ковре, облокотившись на порог балконной двери, в картинной непринужденной позе, хорошо отрепетированной.

– Я только что написал о тебе Аристиду Аростеги. Он хочет встретиться с тобой в Токио.

На парковке у “Холидей инн” стояли громадные пустые туристические автобусы. Натан тащился мимо, закинув сумки с техникой на плечи, с айфоном в руке – он только что высадился из отельной маршрутки. В дороге не было Сети, а Наоми прислала сообщение с просьбой позвонить ей как можно скорее. Выскочив из микроавтобуса, Натан сразу же набрал ее номер.

– Как твой роскошный дорогущий отель?

– Приличный. А твой? – спросила Наоми.

– Как раз смотрю на него. Скажем так… практичный. Приличней твоего.

– Приличней?

– Да, потому что твой слишком хорош для журналиста.

– И не говори. Никак не могу избавиться от замашек богатенькой девочки. Кстати, о девочках. Понравилась тебе твоя пациентка?

– Очень красивая. Правда очень.

– Как все обреченные?

– Как все славянки.

– Да она опасна, – заметила Наоми. И не шутила.

– Она действительно опасна. Радиоактивна в прямом смысле этого слова. Очарование упадка. Что Аростеги? Смотрел его интервью. Неподражаемый. Умопомрачительный, как все французские интеллектуалы, – до тошноты.

– Когда найду его, непременно тебе расскажу. А никто, похоже, не знает, где он, даже префект полиции.

Наоми вдруг расхотелось говорить Натану, что она нашла человека, через которого сможет выйти на Аростеги, хотя именно для этого она и позвонила. Почему? Из-за красивых славянок?

– И все же Селестина будет на сентябрьской обложке. Она еще соблазнительней. Красивые и мертвые – это всегда бомба.

Бомба – вот что нужно было журналу “Дурная слава” (Наоми в основном писала для него), чей главный редактор, Боб Барбериан, и сам пользовался дурной славой за пьяные разглагольствования, превращавшиеся затем в блестящие статьи, которые невозможно было не читать; обычно они не обходились без описания каких-нибудь немыслимых убийств. “Дурная слава” копировала “Конфиденшел” – скандальное издание пятидесятых: яркая, агрессивная обложка, верстка в стиле ретро. Наоми любила “Дурную славу” за бесшабашность, ироничность и простодушие – работа с журналом пробуждала эти качества в ней самой.