– Что случилось, горошинка? – спросила Делия, поглаживая меня по спине, ее идеально наманикюренные ногти покрывал слой ярко-розового лака. – Ты упала с велосипеда?

– Люди смотрят на меня.

– Какие люди?

– Люди в машинах. Они останавливаются перед домом и фотографируют меня.

Делия засмеялась, прикрыв рот рукой, ее блестящие розовые ногти скрывали широкую улыбку.

– Они фотографируют не тебя, куколка. Они фотографируют дом. Здесь жила знаменитая дама. Боюсь, я так долго прожила в этом доме, что больше не замечаю этих сумасшедших людей.

Делия рассказала мне о Мирне Джейд, звезде немого кино двадцатых годов. Сказала, что знать не знала о Мирне, когда покупала дом.

– Дом был та еще развалюха, держался на честном слове. Никогда бы не подумала, что раньше здесь жила кинозвезда.

Мирна Джейд была забыта массами, фильмы с ней нигде не показывали, пока знаменитый историк в семидесятых не написала о ней книгу, которую в восьмидесятые превратили в успешный байопик.

– Тогда-то и началось это «Мирна-безумие», – протянула Делия. – Теперь мой дом во всех «звездных турах», люди приезжают сюда в любое время дня и ночи. Европейцы в основном. Я понимаю, что они напугали тебя, куколка. Но я ничего не могу с этим поделать, поверь. Просто не обращай на них внимания.

Я не поверила Делии. Я была уверена, кинозвезды живут в замках, а не в маленьких каменных домах. Хотела ли Делия просто ободрить меня? Я вернулась в свою комнату. Когда пришло время ложиться спать, надела пижаму и осмелилась-таки отдернуть занавески на окнах. Вспышка. Щелк! Потом еще две. Щелк! Щелк! Кометы в ночном небе.

* * *

Женщины до меня были черно-белыми. Моя бабушка, мама моей мамы, которая умерла еще до моего рождения; я видела ее только на фотографиях. На моей любимой она совсем еще юная, стоит рядом с сестрой на набережной в Атлантик-Сити; они держатся за руки и улыбаются в объектив камеры. Мне нравится думать, что так они смотрели на нас, словно объектив был волшебным зеркалом, позволяющим взглянуть в будущее, хотя тогда бабушка не могла даже представить себе дочь и внучку. Волосы бабушки подстрижены и уложены в стиле двадцатых, на них с сестрой одинаковые платья в горошек, обе они кругленькие, пухленькие. Даже будучи маленькой девочкой, я видела себя в них. Я знала, что мы связаны, будто нить жемчужных бус, тянущаяся далеко из прошлого.

Когда мама была маленькой, она тоже была черно-белой, но не такой круглой, как бабушка и ее сестра. В день, когда я родилась, она взглянула на меня и поняла, что будет звать иным именем, чем то, которое впишет в свидетельство о рождении.

– У тебя были темные волосы, – рассказывала она мне, – такие длинные, что я могла обернуть ими палец. И такая нежная розовая кожа. И щечки, пухленькие и румяные. Ты была такая милая и сладенькая, как ягодка. Моя маленькая сливка[3].

Горошины, жемчуг, ягоды, сливы – круглые формы были моими с самого рождения.

Каждый первый день в новом учебном году, когда учителя зачитывали список учеников и доходили до моего имени – Алисия Кеттл, – мне приходилось говорить им, что меня зовут Плам.

Плам. Жир. Жируха.

Алисия – я, но не я.

В гостях у Делии мы пробыли пять месяцев, затем переехали в собственную квартиру. Мои родители развелись, отец остался в Айдахо. Мама на свою зарплату секретарши на кафедре биологии в университете могла позволить лишь небольшую квартирку с темными деревянными панелями, которые всасывали в себя тепло солнечных лучей, и богомерзким ковролином тошнотворного оранжевого цвета. Мы жили в квартире несколько лет, пока Герберт не скончался от инсульта. Делия была так несчастна одна, что умоляла нас вернуться в дом с гляделами, кинопаломниками, фотографами.

Мама сказала, школа возле дома куда лучше моей, но на самом деле ей просто не терпелось сбежать из жилого комплекса с грязными подгузниками, плавающими в бассейне. Она все решила без меня, и мы поехали.

В доме на Харпер-лейн мы находились под постоянным наблюдением. Поглощая за завтраком овсянку, я отрывала взгляд от миски, чтобы увидеть за окном очередного фотографа, который улепетывал, как испуганная мышь, стоило моей тапочке врезаться в стекло. Занавески в спальне были постоянно задернуты, но я знала – люди там, за тонкой тканью, ждут, смотрят. Делии и моей маме, похоже, было наплевать на незнакомцев с их вечно щелкающими фотоаппаратами. Делия и мама могли уйти из дома, сбежать ненадолго, для них кинопаломники были лишь временным неудобством. Я думала, хуже уже быть не может.

Как же я ошибалась. В школе мне негде было спрятаться. Я была окружена. Людей было так много, что я никогда не знала наверняка, кто именно смеется, кто именно пялится. Все, о чем я мечтала, – скрыться ото всех, закрыть свои лепестки подобно цветку с наступлением темноты.

Я никому не рассказывала о том, как проходили дни в школе. Приглаживая прическу, я могла почувствовать чьи-то слюни в волосах или обнаружить листок со словами: «БУДЬ ДОБР, ЧПОКНИ МЕНЯ!», приклеенный к моей спине. В первый год в старшей школе, после того, как одна из старшеклассниц стала жертвой насильника на пустыре позади заправки, ввели занятия по самообороне для девушек. Когда я пришла на урок, две девушки захихикали и громким шепотом, так, чтобы услышали все, сказали: «Кому в голову придет насиловать ее?!»

Во время одного из нечастых звонков отцу в Айдахо я спросила: «Папочка, как ты думаешь, я красивая?» Я знала, что он ответит «да», потому что он был моим отцом.

В девятом классе один парень пригласил меня на танцы. К парням я относилась с подозрением, на то были причины, поскольку они обращали на меня внимание только для того, чтобы отпустить пошлые шуточки. Но мама настояла, чтобы я пошла на танцы. Она высадила меня возле школьного спортзала; я прождала парня на стоянке больше часа, длинный рукодельный газовый шлейф сиреневого платья пропитался моторным маслом, утопая в лужицах на дороге. Парень так и не пришел. И не собирался приходить. Они все знали это. Они видели.

Если бы я была худой, они бы не пялились. Они бы не делали мне гадостей.

* * *

Сидя за привычным столиком в кофейне с включенным ноутбуком, я все равно не могла сосредоточиться на работе. Книга Верены Баптист покоилась на пустом стуле рядом; накануне я прочла несколько глав. Печатая что-то на ноутбуке, я периодически косилась на нее. «Приключения в Диетлэнде». Обычно я не читала подобные книги, но тогда меня обуревало желание вернуться домой и поскорее зарыться в книжку. Я до сих пор не понимала, почему девушка оставила книгу мне и что она делала в Остен-тауэр. Казалось совершенно невозможным, что такая девушка может быть частью гламурного мира Китти, и все же она была там, в сверкающей башне. С той нашей встречи я больше незнакомку не видела. Возможно, ее маленькая игра была закончена.