– Что думаешь? Что не нравится? Что посоветуешь? – спрашивает она, пока я глазею на полоску образцов, лежащую передо мной.

– Они милые. Очень милые. Все до одного.

Она вздыхает.

– Джесси! Мне нужна твоя помощь, чтобы сузить выбор. Даже если ты просто закроешь глаза и ткнешь во что-нибудь наугад.

Мне становится стыдно, что я не разделяю ее энтузиазма по поводу нового комплекта диванов для нашей гостиной. К тому же я вижу, что она это понимает, и мне становится еще хуже.

Я не закрываю глаза, но действительно тыкаю наугад в один из образцов – сероватый кусочек ткани.

Лицо мамы просветляется.

– Правда? Это как раз тот вариант, к которому я склонялась!

– Великие умы мыслят одинаково, – говорю я и несколько раз постукиваю пальцем по виску.

– Съездишь со мной в мебельный магазин, чтобы сделать заказ? – спрашивает она.

Одна задача, предложенная Мамой 2.0, обычно превращается в пять или шесть разных дел, поэтому я пытаюсь сразу же отделаться от этой идеи.

– Эээ, я не могу. Мне… нужно слушать подкаст. Который мне посоветовал Эрни.

Это ужасная отговорка – и не только потому, что Эрни не может отличить телефон от «этих ваших штук для записи музыки», несмотря на попытки внуков сделать из него самого продвинутого старика всех времени народов.

– Так мы можем послушать его в машине по дороге в магазин, – предлагает мама.

Я сдаюсь.

Во-первых, я это заслужила, придумав такую дурацкую отмазку. Во-вторых, мне и правда нечем заняться, а я уже успела понять, что нет ничего хуже тех дней, когда у меня есть время на размышления. В-третьих, мама старается изо всех сил. Я никак не могу привыкнуть к тому, что она занимается домашними делами, выходит из дома в магазин или в кафе, да и вообще куда угодно, помимо работы. Год назад – как и каждое лето на моей памяти – мама лежала в кровати и почти не двигалась. А теперь вот образцы мебели выбирает.

Это часть ее лечебной терапии. Маме нужно поменять окружение и избавиться от любых напоминаний о «дыре», в которой она провела последние восемнадцать лет своей жизни. Видимо, диван ей особенно неприятен.

– Сейчас, только оденусь, – говорю я, вставая из-за стола.

– А что не так с этой одеждой? – спрашивает она.

На мне джинсовые шорты и топ, в которых я спала ночью. Но раз они получают одобрение от Мамы 2.0, у меня к ним претензий нет и подавно.

– Хорошо, поехали.

Мы проходим мимо папы, который смотрит телевизор в гостиной. Кажется, он пытается провести со старой мебелью столько времени, сколько только можно. Видеть папу, лениво растянувшегося на диване воскресным утром, почти так же странно. Раньше, если у него было свободное от работы время, он ходил за покупками, или подстригал газон, или пытался уговорить маму съесть хотя бы что-нибудь.

– Не веселитесь там без меня, – кричит он нам вслед.

– Ты тоже! – отвечает мама, закрывая входную дверь, и обнимает меня за плечи. Мне кажется, еще чуть-чуть, и меня разорвет на части. Эти перемены в моей вселенной почти невыносимы. Теперь я живу с родителями, которые обмениваются веселыми репликами, покупают мебель и хотят проводить время со мной.

Я чувствую, как мое сердце наполняет надежда, но в то же время мне хочется плакать, потому что я понимаю, как много упустила за свою жизнь. Как только эта мысль приходит мне в голову, меня охватывает чувство вины. Я не могу сказать, что все это время жила без семьи.

Это не так.

Они не приходились мне родственниками, и все же мы были семьей. Хоть под конец нашей истории я и начала сомневаться в том, как они ко мне относились.

Мы проезжаем мимо того места, где раньше находилась кофейня Мэл, и я вдруг отчаянно хочу ощутить вкус кекса «Красный бархат», или булочки с корицей, или теста для печенья с шоколадной крошкой. Мне безумно хочется услышать голос Мэл, ее смех. Хочется обнять ее. Она всегда обнималась так самозабвенно, словно на одну чудесную минуту мы с ней сливались в одно существо.

– Я еще не говорила папе, – начинает мама, – но я думаю, что стулья в столовой тоже стоит поменять. Давай посмотрим, что есть в магазине?

Когда папа в первый раз пошутил, что мама выбрала самый дорогой способ выздоровления, я впервые позволила себе об этом подумать. О том, что мама правда может выздороветь. Даже больше того – что слово «выздоровление» вообще может к ней относиться.

– Конечно, – отвечаю я.

Какой бы непривычной и хрупкой ни казалась мне новая версия мамы, приятно осознавать, что ее волнует мое мнение. Что она правда хочет проводить со мной время. Это ненормально, но у меня появляется чувство, что Мэл снова рядом со мной. Именно благодаря ей я узнала, каково это, когда у тебя есть мама. Коэны научили меня, каково это, когда у тебя есть дом.

Следующий час мы проводим в мебельном магазине, внимательно рассматривая диваны и обсуждая, что лучше: кожа или ткань, полоски или однотонный цвет, дерево или стекло. Затем мы заезжаем в супермаркет, чтобы купить продукты для ужина.

Мы уже направляемся к кассе самообслуживания, когда мама вспоминает, что не взяла замороженные вафли. Я вызываюсь сходить за ними и оставляю ее одну в очереди. Она стоит за байкером – вся его кожа, не спрятанная под одеждой, покрыта татуировками – и заметно нервничает. Я иду к отделу полуфабрикатов, когда в кармане начинает вибрировать телефон.

Это СМС от Уиллоу.

Сегодня вечеринка у бассейна в доме Бэйли Марвин! Придешь?

Рефлекс срабатывает моментально, и вот я уже пишу наскоро придуманную отговорку:

Ой, я бы с радостью, но сегодня весь день помогаю маме! – когда наконец нахожу нужный отдел.

Но дай знать, если тебя нужно будет отвезти домой, – быстро добавляю я, прежде чем отправить сообщение.

Я представляю опасность для других покупателей – иду вперед, уставившись в телефон, и не смотрю по сторонам, – когда вдруг уголком глаза вижу его и замираю на месте. За какую-то долю секунды я замечаю все детали до единой. Его кудрявые черные волосы, широкие плечи, джинсы, истрепавшиеся по краям, словно он никогда их не снимает. Он выглядит старше и кажется усталым.

Когда наши взгляды встречаются, весь мир замирает. У троих людей, которых я любила больше всех на свете, совершенно одинаковые темно-карие глаза. Сейчас эти глаза кажутся мне другими. В них горят боль, злость и какая-то эмоция, которую я не могу разобрать. Он стоит в другом конце отдела и явно собирается развернуться и пойти в обратную сторону. Я открываю рот, чтобы сказать что-нибудь, но слова не идут.

Я пытаюсь еще раз. Ничего не получается.

Наконец мои ноги начинают двигаться, не посоветовавшись с мозгом. Я выбегаю из отдела полуфабрикатов с пустыми руками.