в норвежские морские бухты и про­менивают его на муку. Большая часть этой муки перего­няется в водку, хлеба же финны в Энаре употребляют мало.

Духовные лица в Киро очень хорошо отзывались мне о нравственности и благочестии тамошних жителей. Я сам видел редкие в других местах доказательства их услужли­вости и гостеприимства и не могу удержаться, чтобы не упомянуть о том. В продолжение скучного нашего переез­да по Ивалойоки съели мы весь наш запас хлеба. Приехав­ши в Киро, мы купили у Томаса всю муку, которая была у него; ее стало только на восемь хлебов, из которых два тот же час были съедены. Остальными шестью должны мы были все четверо довольствоваться в течение пяти дней. По первому опыту, увидя невозможность такой умеренно­сти, мы решились посетить одного колониста, живущего ниже на берегу Ивало; у него, по словам наших хозяев, было много муки. Приехавши в колонию, мы узнали, к великому нашему огорчению, что вся мука уже пошла на водку, и нам ничего не оставалось делать, как продолжать наше путешествие. Сильный дождь с грозой удержал нас на несколько часов в колонии. Когда он прошел, мы пус­тились опять в дальнейший путь и не успели проплыть двух миль, как увидели на пригорке у одной колонии це­лую сходку мужчин и женщин в праздничных одеждах. День склонялся уже к вечеру, гребцы наши не соглаша­лись пристать к берегу, а, напротив, спешили до сумерек добраться до островка, лежащего на озере Энаре, где была лапландская деревня Юуутуа. Ночью опасно плыть по озе­ру — после солнечного захождения оно часто покрывается таким густым туманом, что самый искусный кормчий легко сбивается с пути. Между тем собравшиеся на пригорке люди так приветно глядели, что мне непременно хотелось ви­деть их вблизи. С этой целью я объявил товарищам, что у Иессио, как он мне прежде сказывал, между этими коло­нистами был родственник, и причины этой было достаточ­но, чтобы возбудить во всех, исключая Иессио, желание выйти на берег. Еще мы не успели причалить, как все муж­чины, стоявшие на пригорке, прыгнули в воду по колено,

схватили лодку, вытащили на сухой берег и приветствова­ли нас радушными словами. Потом нас повели в горницу, где мы увидел пол, гладко укатанный и усыпанный ело­выми ветками, стол и скамейки, уставленные в порядке, и недавно поновленный очаг, не успевший еще высохнуть. Все оказывали нам необыкновенную благосклонность, а хозяйка подала два огромных, еще горячих хлеба, прося не взыскать на бедном угощении. Дело в том, что пока мы пережидали грозу и дождь, из той колонии послано было без нашего ведома известие прочим колонистам о том, что мы нуждаемся в хлебе. Посланный заезжал в некоторые построенные в лесу дворы, и все жители единодушно побе­жали на встречу нового пастыря своего, ехавшего с нами. Чтобы принять нас достойным образом, они наскоро при­вели в порядок и исправили комнату. По счастью, в коло­нии нашлось несколько муки, из коей успели в течение нескольких часов напечь для нас хлеба. Каким образом все это сделалось так скоро, я не могу объяснить, но уве­ряю, что это действительно было так.

Наша беседа с дружелюбными жителями этой коло­нии длилась недолго, мы поплыли опять вдоль по Ивало. Вечер давно уже туманил воздух, когда мы достигли озе­ра Энаре. На западной стороне его еще виднелись темные очерки высоких скал, между тем как на восточной было бесчисленное множество островов. Между островами были видны необозримые бухты, которые ночь покрывала уже черным своим покрывалом. Наша дорога шла не через эти островские бухты, но через бухту большого озера. Пока мы плыли, кормчий рассказывал нам все, что знал об этом озере. Он уверял, что Энаре (или Энари, Энара, по-фински Инари, по-лапландски Анара, Эйнара) в длину имеет 12 миль, в ширину — 8, что на нем столько остро­вов, что ни один смертный не мог сосчитать их, разве только Пэйвио. Один лопарь хотел некогда измерить глу­бину озера, привязал котел к канату и спустил его в воду. Но когда канат опустился на 200 сажен, то водяной дух (haltia), страж острова, обрезал канат и завладел котлом. С тех пор никто не смел измерить глубину Энаре, но все принимают на веру, что большие бухты по середине озе­ра совсем без дна.

Желая прежде ночи добраться до Юуутуа, мы сменили гребцов наших и сами сели грести. Мы гребли поочередно; отслужив мой черед, я лег спать и проснулся уже перед утром, но не в Юуутуа, а у необитаемого острова, куда кор­мчий принужден был пристать, чтобы не заблудиться на озере, покрывшемся густым туманом. Поутру туман начал рассеиваться, и мы вновь пустились в путь. Через несколь­ко часов мы прибыли благополучно в упомянутую лапланд­скую деревню — первую, которую пришлось нам увидать с самого начала путешествия.

Вид лапландской деревни совсем непривлекателен, по крайней мере летом. Везде валяются рыбья внутренность, чешуя, гнилая рыба и всякого рода дрянь, заражающая сквернейшим запахом воздух. Не успеешь перенести это ужасное испытание, как появится другое, еще несносней­шее. Из-под низкого выхода палатки выползает куча лю­дей, до того покрытых грязью, насекомыми и всякой мер­зостью, что нельзя не содрогнуться от отвращения при пер­вом взгляде на них. Но сами они очень спокойно на себя смотрят. Учтивость требует, чтобы все обитатели этой па­латки, не выключая и детей, пожали руку путешествен­никам в знак привета. Когда эта церемония в глубоком молчании окончится, то можно ожидать непременно сле­дующих вопросов: «Все ли спокойно у вас? Здоров ли го­сударь, епископ, начальник округа (Landshöfdingen)?». Сверх того, у меня спросили, из какой я земли, и когда я отвечал, что моя земля за горами, далеко, то один лаплан­дец спросил, не оттуда ли я пришел, где растет табак. Я вспомнил песнь Миньоны: Kennst du das Land, wo die Citronen bliihen?[12]

Пока я разговаривал с лапландцем, женский пол дере­вушки оказывал великую суетливость. Любопытно было смотреть, как эти коротенькие и, на взгляд, неповоротли­вые существа торопливо бегали от одной палатки к другой. Вслед за тем последовало приглашение войти в маленькую, темную конурку, которая представляла комнату. Бланк и я неустрашимо приняли приглашение, Д у р х м а н еще прежде спасся бегством и до тех пор странствовал в лесу, пока не собрался с духом и не решился, наконец, прибли­зиться к грязному лапландскому гнезду. Между тем я пре­спокойно уснул в тесной этой избушке и, проснувшись, почувствовал себя столь свежим, что готов был отважно вступить в каждое лапландское жилище.

Хижина лапландская, так как и все энарские