– Они разбудят льва, Герен! – вскричал король, топая ногами. – Они разбудят льва! Но пусть берегутся! А, сир Жюльен недоволен? Но жители его города Альбера также недовольны и требуют хартии. Пусть ее дадут им тотчас, с правом окружить себя стенами и самим защищать свой город. Нам был нужен свободный город на границах Фландрии, так мы получим его! И горе сиру Жюльену, если он посмеет воспротивиться этому! А что касается других, то во что бы то ни стало мы не будем жертвовать нашим личным счастьем, не пойдем на уступки ничьей воле. Мы возвысили французский скипетр не для того, чтобы склонять его по воле прелата, будь он во сто раз страшнее этого Лотария! Не настаивайте, Герен, это будет бесполезно, и особенно остерегайтесь, чтобы королева не узнала ничего, что может возбудить ее беспокойство. Я решился, говорю я вам. Я Филипп, король французский, говорю, что этот развод совершен; кто же в моем королевстве осмелится опровергать мои слова?

Отметая любые возражения, король вышел из кабинета и, сделав Герену знак следовать за ним, отправился в ту комнату, где его ждала королева. Он вошел молча, но шума его шагов оказалось достаточно, чтобы вывести Агнессу из задумчивости, и как ни кратко было отсутствие короля, черты молодой женщины, когда та увидела мужа, оживилась радостью и удовольствием.

Она побежала к нему навстречу и, положив на его ладонь свою крошечную и прелестную ручку, которую воспевали даже монахи и отшельники, посмотрела ему в глаза, пытаясь понять, сулят ли полученные им известия беды, которые могли бы нарушить их счастье. Но она не могла приметить ничего тревожного и печального.

Филипп, уже целиком овладевший собой, с нежностью смотрел на нее и, полюбовавшись с минуту с улыбкой на губах, обернулся к Герену и взглянул на него с упреком.

Госпитальер, несомненно, понимал, как было бы трудно королю расстаться с такой любящей и любимой супругой, и уж во всяком случае сознавал, что сейчас неудачный момент взывать к голосу рассудка. Поклонившись Филиппу и Агнессе с видом более печальным, чем недовольным, епископ вышел из комнаты.

Вполне предавшись своему счастью, король и не думал удерживать министра.

С глубоким беспокойством и с невыразимой тоской наблюдал Филипп Август, как на горизонте поднимались две грозовые тучи и приближались мало-помалу, все увеличиваясь – то были опасности, о которых говорил ему Герен: возмущение вассалов и борьба с папой.

Но если он был одарен быстрым и проницательным взглядом, то обладал также находчивым умом и неукротимым мужеством. Чувствуя, что борьба неизбежна, король давно к ней приготовился, но не обнаруживал своих приготовлений и, напротив, скрывал их под беззаботным видом, который обманул самых хитрых людей.

Празднества, турниры, развлечения всякого рода сменялись при дворе, и Филипп, по наружности занятый только своей молодой супругой, по-видимому, хотел отметить свой новый союз длинным рядом беспрерывно возобновляемых удовольствий. Он вернулся в Париж, где условия позволяли с большей простотой совмещать удовольствия и дела. Через три недели после визита Герена, прекрасным весенним вечером он сидел у окна в своем старом дворце и дышал свежим воздухом реки, серьезно рассуждая со своей милой Агнессой о приготовлениях к пиру. Он записывал имена приглашенных. Агнесса стояла, облокотившись о спинку его кресла.

Филипп славился вкусом в устройствах празднеств.

В это время вошел Герен. Он стал рядом с королем и стал ждать.

– Еще пир, государь, – сказал епископ, оставшись наедине с королем и Агнессой тем серьезным тоном, который превращает замечание в упрек.

– Да, мой добрый Герен, – отвечал Филипп, улыбаясь, – еще пир в большой зале дворца, на котором, я надеюсь, и вы будете присутствовать, а через два дня турнир в Шампо. Посмотрите на него, милая Агнесса, точно я ему говорю не о празднестве, а об общественном бедствии и приглашаю его на похороны?

– На похороны вашей казны, государь, и о бедствии ваших финансов, – отвечал Герен тем же серьезным и печальным тоном.

– Хорошо, хорошо, я знаю, что вы хотите сказать, – продолжал король с веселым видом. – Но у меня есть средства, о которых вы не знаете, секретная казна, откуда золота хватит мне надолго.

– В самом деле, государь? Тогда эти средства явились очень кстати, потому что затруднения наши велики. Могу я спросить вас, где находится эта казна?

– Где она находится? В сундуках моих возмутившихся вассалов. И вот ключ, который отворит мне все эти сундуки! – прибавил он, положив руку на эфес.

– Если вы употребите эту казну на благо вашего королевства и на облегчение вашего народа, она может быть чрезвычайно полезна для вас, государь, но если вы ее расточите…

– На празднества и увеселения, хочешь ты сказать, – перебил Филипп, – то заставлю моих подданных роптать, и мои друзья покинут меня. Полноте, Герен, бросьте эти меланхолические мысли и поговорим о пире, который будет великолепен. Вы будете присутствовать на нем и так будете веселиться, что мои гости, которые и так уважают вас как самого мудрого министра, станут смотреть на вас как на самого любезного советника, которого когда-либо имел король.

Герен покачал головою с видом сомнения.

– Вам будет весело, говорю я вам, потому что вы увидите меня сидящим между Филиппом де Шампанем, когда-то моим заклятым врагом, а теперь моим вторым вассалом, и молодым Тибо, его племянником и питомцем. Вы увидите там также Пьера де Куртне, брат которого затеял открытый мятеж, и графа дю Перта, двух добровольных заложников, одно присутствие которых стоит в десять раза дороже пира. Вы сделаете мне честь, Герен, думать, что мои поступки имеют более серьезные причины, чем я выказываю? А насчет турнира, думаете ли вы, что я имею намерение испытать сердца рыцарей еще более, чем их доспехи? Ничто не может, добрый епископ, так раскрыть сердца мужчин, как увеселения. Опьянение и откровенности на пиршестве часто позволяют узнать мне больше, чем десять официальных приемов.

– Я не сомневаюсь в этом, государь, – отвечал епископ. – Но сегодня утром мне представили печальный отчет о состоянии вашей казны, и когда я слышу о празднествах и турнирах, то не могу не думать о подробностях, которые огорчили бы вас самих, если бы вы их знали.

– Как! – воскликнул Филипп, – дела дошли до такой степени? Я хочу видеть этот отчет, Герен, и знать, в чем дело. Вы ведь его принесли?

– Нет, государь, но я вам пришлю его с клерком, который его составлял и который даст вам все объяснения, каких вы можете пожелать.

– Хорошо, но поскорее, – сказал король.

Когда Герен вышел, Филипп заходил по комнате большими шагами и с тревожным, почти раздраженным, видом.

– Это невозможно, – говорил он вполголоса. – В последний раз, как я рассматривал отчеты, оставалось более ста тысяч ливров. Конечно, это немного, но все-таки что-нибудь, а я давно уже не видел полными мои сундуки. А вот и вы, господин клерк. Ну, прочтите мне этот отчет, да поскорее, потому что мне некогда.