– Ничего себе фигня… – Я передернула плечами. – Шкипер, может быть, это… самовнушение у тебя?

– Чего?! – поперхнулся он сигаретным дымом. – Детка, у меня это началось в двадцать лет! На мне тогда не особо много висело! И хватит уже про это. Иди ко мне.

Я послушалась и улеглась на его плечо, через которое тянулся длинный шрам от давней ножевой раны. Мне было тринадцать лет, когда я ее лечила. Рядом красовалась фиолетовая татуировка: русалка верхом на черте. Тут же надпись: «мементо море». Под надписью – две затянутые дырки от пулевых ранений. Пониже, между ребрами, был еще один след от ножа: юность у Шкипера была боевая. И что на нем «висело» в те годы, я не знала. Может быть, и к лучшему.

Из Рима мы выехали спустя час на шкиперовском «Мерседесе».

– А где Жиган? – спросила я, оглядываясь.

– Ночью улетел в Рио, дела. А тебе без него скучно?

– Век бы этой морды не видеть! – искренне сказала я, и Шкипер усмехнулся.

– Ехать долго, часа три. Если хочешь – спи.

– Нет, я так посижу. Куда мы едем?

– В Лидо, – коротко ответил он и замолчал на всю дорогу. Меня это, впрочем, не беспокоило; я сидела, не сводя глаз с обочины шоссе. Мимо меня пролетали желтые поля, голубые, розовые, оранжевые, фисташковые домики с черепичными крышами, увитые темно-зеленым виноградом, с цветущими геранями и фуксиями в окнах, со статуями в двориках. Несколько раз мы проезжали через города: я видела старые булыжные мостовые, строгие церкви из темного кирпича, узкие улочки. Потом – снова поля, белые козы, совсем по-русски привязанные около дороги, и надо всем этим – голубое, безоблачное, словно выцветшее от жары небо.

Лидо оказался маленьким городком на побережье: белые здания отелей, тянущиеся вдоль полосы пляжей, зелень, пальмы, голубые квадраты бассейнов, вездесущие мотоциклы на улицах. Я чуть не по пояс вылезла из окна, стараясь получше разглядеть никогда раньше не виденное море. Шкипер свернул с набережной на узкую тенистую улочку и почти сразу же замедлил ход у высоких ворот-гармошки. Ворота были вделаны в кирпичный забор, так же, как все вокруг, увитый виноградом. Мы въехали во двор, и глазам моим открылся двухэтажный белый дом под черепичной крышей. Ставни были открыты, входная дверь – тоже. В доме явно кто-то жил.

Шкипер посигналил. Дверь открылась. На крыльцо вышла… мулатка. Настоящая мулатка, жующая кусок пиццы, в розовом, выгоревшем от солнца, измятом платьице, открывающем босые ноги идеальной формы. Под юбкой просматривались весьма аппетитные полушария. Рельеф груди был еще сногсшибательнее: платье, казалось, вот-вот треснет. Увидев машину, мулатка улыбнулась во весь рот, показав два ряда великолепнейших зубов, и я заметила, что ей было не больше восемнадцати. Шкипер вышел из машины, мулатка сбежала с крыльца – и со счастливым воплем прыгнула ему на шею, по-обезьяньи обхватив руками и ногами. Я осталась сидеть в машине, не зная, как себя вести. Мулатка увидела меня и, не слезая со Шкипера, мило помахала мне розовой ладошкой.

– Лу! Зараза! Слезай к чертовой матери! – Шкипер стряхнул смеющуюся девчонку с себя и, повернувшись ко мне, без всякого смущения сказал:

– Вылезай, знакомьтесь. Да, она по-русски ни бельмеса…

– Шкипер!!! – возмутилась наконец я.

Он недоумевающе посмотрел на меня, нахмурился и вдруг, сообразив что-то, рассмеялся.

– Са-а-анька… Да не моя эта мартышка. Жигана. Ну, падлой буду… Он ее недавно из Баии привез. Так, это синьора Александра. Это – Лулу. Всем все понятно? Марш в дом.

Я послушалась, еще немного ошарашенная: прыжок Лу на шею Шкиперу выглядел крайне недвусмысленным. Но уже через несколько секунд я напрочь забыла о пикантности ситуации, потому что из дома на крыльцо вышел еще один человек: молодой парень с рыжим «ежиком» на голове, в плавках и растянутой грязной майке.

– Шкипер, наше с хвостиком, – сказал он, и я замерла: голос показался мне страшно знакомым.

Парень спустился с крыльца. Взглянул на меня. Ухмыльнулся и негромко засвистел. «Хорошо быть кисою, хорошо – собакою…» – тут же припомнились мне слова.

– Жамкин! – ахнула я. Художественный свист оборвался. На меня в упор уставились два глаза: один – желтый, другой – зеленый.

– Погрязова? Сашка?! Бли-и-и-ин!

Это действительно был Яшка Жамкин собственной персоной – мой бывший сосед и одноклассник, три года назад ходивший за Шкипером, как за апостолом, и готовый отдать полжизни за то, чтобы быть у него на побегушках. Когда Шкипер, организовав собственные похороны, ушел в подполье, Яшка исчез вместе с ним, и ни я, ни его мать и сестры ничего о нем не знали. Все были уверены, что его тоже застрелили где-то. Ничего необычного в такой версии не было: времена стояли героические, по всей Москве гремели разборки братвы. И сейчас, увидев Яшку во дворе дома Шкипера в Италии, я первым делом подумала: пробился все-таки, шкет, в ближайшее окружение…

Яшка тем временем полез ко мне обниматься. От него несло потом, соленой рыбой, пивом и машинным маслом, но высвободиться из его лап я не могла.

– Погрязова, ну ты как? Нет, ну ты как?! Степаныч жив еще? Помер?! Чего это он?.. Жалко, блин, классный дед был… А моя мамаша? Да знаю, что жива, здоровье как? А Сонька? А Римка?! А бабка курить не бросила? А ты почему здесь? Шкипер, ты что, ее для себя привез?! И охота была через пол-Европы волочить, здесь такого добра на каждой помойке…

Яшкина непосредственность окончательно выбила меня из колеи. Я уже всерьез подумывала о том, чтобы гордо выйти из ворот и пешком отправиться назад в Рим искать посольство, но Шкипер спокойно сказал:

– Фильтруй базар, чижик, это моя жена.

Яшка отреагировал коротким матерным словом, выпустил меня из рук (я чудом не плюхнулась на гравий у крыльца) и убежденно сказал:

– Шкипер, зря ты это. Вот я тебе говорю – зря.

– Ну, тебя забыл спросить. Тачку отгони. – Шкипер бросил ему ключи. – Где Абрек?

– Дитё пасет на пляже. Свистнуть ему?

– Свистни. Санька, пошли.

Он взял из «Мерседеса» мою сумку, и мы вошли в дом.

Дом оказался очень большим и очень грязным. Внизу был огромный пустой холл, ковер в котором был весь истоптан и засыпан песком с пляжа, в кадках с видом жертв блокады торчали несколько засохших фикусов, лестница, ведущая наверх, была не мыта сто лет. В ванной размером с половину моей московской квартиры гнездовались залежи несвежего белья, открытые пачки презервативов, висящие лифчики и скомканные прокладки. На второй этаж я подниматься не стала; вместо этого заглянула на кухню, всю заваленную немытой посудой, банками из-под пива, коробками с остатками пиццы и сигаретными окурками. Холодильник был забит детскими консервами, пиццей, мороженым и банками с колой и пивом.

– Шкипер, как ты здесь живешь? – спросила я, возвращаясь в холл, где Шкипер вполголоса говорил о чем-то с Жамкиным. Лулу сидела с ногами на диване, лизала фисташковое мороженое и улыбалась.