карандаш. Ручка – в правом кармане, карандаш – в левом. Ручкой она отмечала уже решенные вопросы, карандашом – те, в которых требовалось разобраться. Если на горничную поступила жалоба, Светлана Петровна торжественно объявляла, что «взяла на карандаш», то есть поставила пометку в тетради. Три пометки – выговор, пять – строгий, шестая – увольнение. Если горничная «бралась за ум», как называла это Светлана Петровна, карандашные пометки стирались. Галя балансировала между строгим выговором и увольнением. От последнего ее отделяла лишь одна пометка. И этот крик мог стать той самой последней пометкой. Светлана Петровна никогда и ни для кого не делала исключений. Она показывала тетрадь с галочками, плюсиками, стертыми, появившимися вновь – с датами и точным временем. Спорить бесполезно. Однако с Галей она проявляла слабость, стирая карандашные галочки и жирно выделяя ручкой то или иное ее достижение. Галя была особенной – такой несчастной, зависимой, чересчур открытой в эмоциях и их проявлении, что у Светланы Петровны рука не поднималась поставить галочку, означавшую увольнение.

Согласно записям в тетрадке, уборка в этом номере сегодня не предполагала смену белья. Старшая горничная держала тетрадь на вытянутой руке, чтобы лучше видеть, хотя и без записей все помнила. Двадцать второй номер не освобождался пополудни и не заселялся после четырнадцати ноль-ноль. То есть убирать в нем стоило лишь после того, как все остальные номера были бы убраны. Но, если вдруг на двери появлялся дорхенгер с просьбой об уборке, следовало действовать наоборот – убрать в этом номере в первую очередь и переходить к другим. Светлана Петровна, заходя в номер, отметила – хенгер на ручке не висел. Или его не повесили гости, или сняла горничная. Опять же, согласно записям в тетради, как раз соседний номер, двадцать первый, требовалось убрать к приезду новых гостей, то есть к четырнадцати тридцати. Предыдущие постояльцы уехали в восемь утра.

– Дорхенгер висел на двери? – строго спросила Светлана Петровна, заранее зная ответ. Галя опять перепутала номера. В данный момент она должна была находиться в двадцать первом номере, а не в двадцать втором. Гости, точнее гостья, выезжать не собиралась, и беспокоить ее в девять утра категорически запрещалось. Как и других постояльцев. Светлана Петровна устала вдалбливать в голову Гали правило: если приезжают с детьми, убрать надо утром, до часу дня, то есть до детского сна. Но дождаться, пока гости уйдут на пляж. Если молодая пара – раньше одиннадцати в номер стучаться не следует. Пусть поспят. Если супружеская пара со стажем и дочерью или сыном-подростком, нужно дождаться, когда номер покинут родители. Подростки даже от работающего под ухом пылесоса не проснутся.

Галя от вопроса про дорхенгер впала в ступор и смотрела на начальницу, будто та вдруг заговорила на птичьем языке.

– Ну конечно, вот он, на ручке шкафа. – Светлана Петровна подошла, сняла табличку с надписью «Просьба убрать номер». – Галя, ну сколько раз повторять… обращай внимание на дорхенгер.

Галя хлопала глазами и беззвучно открывала и закрывала рот. Видимо, странное, незнакомое слово вызвало в ее мозгу короткое замыкание, и умственная программа зависла надолго.

Старшая горничная, откровенно говоря, раньше всегда называла дорхенгер просто табличкой на двери. Но в последнее время она смотрела по телевизору кулинарные шоу, в которых распекают нерадивых поваров и рестораторов за то, что те не знают профессиональной терминологии, и решила шагать в ногу со временем. Как профессионал. И каждый вечер учила наизусть выписанные из интернета термины, принятые в гостиничном бизнесе. Память с годами стала уже не та, но Светлана Петровна была упрямой женщиной. При малейшей возможности старалась вставить в речь выученные слова, чтобы закрепить теоретические знания. Пока ей особенно удавались чек-ин и чек-аут. Стандартный двухместный номер с односпальными кроватями она гордо именовала «твин». Еще ей очень нравилось, как называется дополнительная кровать – «экстрабед». Остальные сотрудники никак не желали использовать профессиональный сленг, и старшая горничная решила включать в речь по одному термину в месяц, давая возможность стаффу привыкнуть. «Стафф» – Светлана Петровна называла сотрудников именно так. Про себя, конечно, не вслух. Один раз попробовала, обращаясь к Славику, на которого пожаловалась одна из гостей. Тот без всякой задней мысли попросил дамочку сбегать оплатить парковку, пока он будет выруливать со стоянки аэропорта. Женщина, заранее заказавшая и оплатившая трансфер, растерявшись от подобной наглости, сначала покорно сбегала и оплатила, а потом, придя в сознание, написала жалобу.

– Слава, если хотите попасть в стафф нашего отеля, вы должны соблюдать правила, – отчитывала водителя старшая горничная. Слава, как и Галя, был нанят совсем недавно, с испытательным сроком.

– Чё? Почему я стафф? – искренне не понял Славик.

– Стаффом на профессиональном языке называют персонал, то есть сотрудников отеля, ресторана, не важно, – терпеливо начала объяснять Светлана Петровна. – Вы же молодой человек. Должны как-то соответствовать времени… даже я стараюсь, учусь…

– Не, я ж просто не знал. Стаффы – это ж собаки. Стаффордширские терьеры. Красивые зверюги. Я ж собачник. Мечтаю завести стаффа. Вот накоплю денег… – объяснил Славик. – У меня сейчас ирландский волкодав. Добрый, зараза, как болонка. Только с виду страшный, здоровенный, как лошадь, жрет как конь, а сам – как ребенок. Ему бы только играть и нежничать. Наташка его боится. Он же дурында, подбегает и начинает обниматься. Поставит лапы на грудь и давай целовать, то есть облизывать. Один раз Наташку завалил. Та перепугалась.

– Наташку? Надеюсь, не нашего администратора? – строго уточнила Светлана Петровна.

– Ой… Я это… понимаю, что на работе нельзя… Харассменты всякие… Но вы не подумайте, у нас все серьезно. По взаимному согласию. Мы на работе не тискаемся. Ну почему нельзя-то? Где еще знакомиться? Она ж такая… Я как увидел, так и все. Вот только одна проблема – с Мурчиком у нее не заладилось. Он к ней ластится, а она шарахается. Если вы про гладилку, так это все из-за Мурчика. Наташка не может у меня. Мурчика боится. А он привык со мной спать, вот и заваливается. Я его выгонял, он скулит. Я ж не могу такое слышать. Ну и сами понимаете – какая личная жизнь? Эта орет, тот под дверью скулит. Вот и пришлось нам здесь… Вы это, Наташку не ругайте, моя вина. Если вам нужно эти ваши галочки в тетрадь поставить, так на меня ставьте.

– Вячеслав, простите, я ничего не понимаю. Мурчик – это кто? Какая гладилка? – У Светланы Петровны начала болеть голова. Все-таки Славик – находка для шпиона, честное слово. Под стать Наташке. Та еще трещотка, разболтает тут же. Надо бы ему намекнуть, чтобы научился держать язык за зубами. Про гладильную комнату, приспособленную под комнату для свиданий, Светлана