— «Никогда не убивай гонца!» — сказал какой-то мудрый грек, и мы вырежем эту надпись над дверью вашей спальни, если это согреет вам душу.

Картер улыбнулся:

— Благослови этих греков Господь, сэр.

— Что привело вас ко мне? — дипломатично спросил Роуэн.

— О да! Боюсь, это имеет отношение к мисс Реншоу.

— Миссис Эванс чем-то недовольна? Гостья доставляет хлопоты или постоянно требует внимания?

Картер вздохнул:

— Как раз наоборот, доктор. Миссис Эванс уверена, что леди недоедает. Она не ест, когда вас нет, и служанки решили, что она не звонит в колокольчик, потому что боится беспокоить прислугу.

— Ага! И это стало проблемой… А миссис Эванс не может просто объяснить ей, что звонок в колокольчик не причиняет неудобств? Мы не можем допустить, Картер, чтобы она падала в обморок от недоедания.

— И вот что еще. Мы не знаем, как обращаться к леди, которая не находится в услужении и не является гостьей. Внизу никто не поймет, как себя вести. Хочется угодить, но не хочется переборщить, если она здесь не нужна и надолго не задержится.

— Она…

«Проклятие! Я гадаю, как ее выдворить, а мои сентиментальные домочадцы не знают, кому помогать. Миссис Эванс не может видеть, как она голодает, но не знает, вдруг я этого и добиваюсь. Что за люди!» Роуэн аккуратно закрыл тетрадь.

— С мисс Реншоу нужно обращаться радушно, Картер. Я буду вам благодарен, если вы доведете до сведения миссис Эванс, что поднос с едой для мисс Реншоу должен быть приготовлен и доставлен наверх независимо от того, звонит она в колокольчик или нет. Она по моему настоянию очень много занимается и не следит за временем. Так что вина целиком и полностью лежит на мне. Давайте не будем наказывать за это леди, хорошо?

— Хорошо, — с облегчением ответил Картер. — Я знал, что вы так ответите.

Роуэн улыбнулся.

«Я никогда не стану тираном. Приятно похвастаться этим в конце…»

— И будьте любезны, напомните миссис Эванс, что я умираю от голода. А если она пришлет мне наверх поднос чудесных маленьких пирожных с корицей, я даже пообещаю не таскать в дом много грязи.

Прежде чем исчезнуть за потайной дверью, Картер поклонился.

— За такое обещание она пришлет вам целую гору пирожных, — проговорил он и ушел.

«Переходим к анатомии, мисс Реншоу. Держитесь».

От стука птичьего клюва в окно Гейл тотчас проснулась. В бездыханном испуге резкого перехода от сна без сновидений к усталому бодрствованию Гейл вскинула голову. Она уснула за книгами. От лежания на открытых страницах тома с анатомическими таблицами у нее саднила щека. Сколько было времени, она не знала. Знала только, что наступил день, и надеялась, что потеряла не так много времени, чтобы доктор Уэст сумел это заметить. Маленькие часы на одной из полок показывали девять часов. Она встала, чтобы торопливо расправить юбки и пригладить волосы. К этому времени он обычно появлялся в лаборатории. При мысли, что он мог обнаружить ее в таком состоянии: заспанную и неопрятную, Гейл покраснела.

«Или он уже заходил и ушел, увидев, что я сплю?»

Она не хотела показывать ему свою слабость. И без того было ясно, он надеялся, что она отступится при первых трудностях и препятствиях.

«Он испытывает меня на прочность».

Как учитель он отличался обстоятельностью, богатством знаний и вызывал воодушевление. Еще он был взыскательным и безжалостным к ее успехам. В любой момент мог потребовать процитировать то или иное положение, аргументировать высказанный довод либо объяснить медицинскую технику или практику. Отсутствие точного ответа незамедлительно вознаграждалось новыми заданиями или повторением лабораторной работы. Обучение продолжалось даже за едой. В конце рабочего дня, каким бы утомительным он ни оказался, Роуэн всегда находил возможность заглянуть к Гейл и узнать, как продвигаются дела.

Долгих восемь дней, переходящих в ночи, она ничего не делала, только грызла гранит науки, ни о чем другом не думала, кроме искусства врачевания.

Это был странный небесный рай, слегка омраченный адом. Свобода изучать запретные науки и искусство медицины, получать ответы на все вопросы, мучившие ее жадный ум. Пожертвовав своим будущим и репутацией, чтобы ухватиться за этот шанс, Гейл получила больше, чем надеялась получить.

При всем при этом она испытывала легкие приступы ностальгии. Не потому, что долго жила в Стэндиш-Кроссинге, а потому, что ночами вспоминалось ей тепло и надежность жизни, которую оставила. Она всегда тяжело переносила запреты и ограничения прежней жизни, но теперь не могла не думать с тоской о досуге, от которого добровольно отказалась. В ее комнате в доме тети Джейн были все удобства и окно с видом на сад. Здесь же гуляли сквозняки и условия проживания не отличались от спартанских. Всегда имея горничную, Гейл теперь остро ощущала ее нехватку, особенно когда дело касалось пуговиц и шнуровки. Но не это, и не тонкий, свалявшийся матрас, и не голая комната грозили испортить ее рай.

А доктор Роуэн Уэст.

Его присутствие выбивало Гейл из колеи. Ей не нравилось, как начинало колотиться сердце, когда он подходил слишком близко. Эта будоражащая слабость отвлекала и пугала ее. В конце концов, он был всего-навсего ее работодателем. Но дни и ночи уже вращались вокруг него, ее ментора и учителя, — единственного связующего звена с внешним миром. Всякий раз, когда он уходил на вызов или возвращался, в лаборатории звонил звонок — сигнал для ученицы быть готовой к оказанию помощи. И звук этот Гейл тревожил.

Вчера он прозвучал незадолго до ужина, и она ждала в надежде, что он ворвется в лабораторию, красивый и нервный, разыщет ее и скомандует, чтобы одевалась и следовала за ним. «Идемте, мисс Реншоу! Вы мне нужны!»

Но естественно, он ничего такого не сделал, и ее план заниматься до его возвращения закончился беспокойным сном на книгах.

«Он не приходил. Я бы тотчас проснулась, если бы звонил колокольчик, но он не звонил. Вероятно, вызов оказался очень серьезным, раз его так долго нет. По крайней мере, мне не пришлось перед сном сдавать очередной устный экзамен…»

Сказать по правде, ей нравилось, как Роуэн муштровал ее. Он ждал от нее совершенства, значит, верил в ее способности. Когда он поправлял ее, это не выглядело как выговор. И если она просила объяснить что-то, то он с готовностью приводил примеры, чтобы закрепить материал урока, который они проходили. Вчера за завтраком, к вящему ужасу миссис Эванс, он даже продемонстрировал хирургическую технику на своем копченом лососе.

Гейл шевельнулась и, потянувшись, помассировала шею, чтобы уменьшить тупую, ноющую боль. Она знала, что не стоит беспокоить миссис Эванс из-за чашки чаю, но чувствовала, что Флоренс и другие теплеют к ней, поэтому уже не стеснялась спускаться вниз и просить собрать поднос еды.

— Прошу прощения, — перебил ее мысли незнакомый мужской голос, раздавшийся из дверного проема.