Персефона неожиданно обнаружила на себе длинную и несомненно варварскую шубу мехом наружу и короткие меховые сапожки.

Царица на пробу сделала шаг, и снег захрустел под ногами.

— Ни за что не поверю, что это просто сон, — сказала она, осматриваясь, — и что здесь нигде не прячется этот… — она попыталась подобрать слова, но ни «Аид», ни «Владыка», ни даже «варвар» совершенно не передавали эпичность ситуации — … двинутый скифский шаман.

— Я вовсе не прячусь, — спокойно сказал Аид.

Он в свойственной ему манере оказался у нее за спиной; на нем тоже была шуба и сапоги, волосы были заплетены в косы, лицо было разрисовано странными символами, а в руках была какая-то странная изогнутая палка.

— Как ты попал в мой сон? — заинтересовалась царица. — Не думала, что ты так можешь. Или это чары Гипноса?

— Нет, это человеческая магия, — пояснил Аид, жестом показывая, что хочет прогуляться. Они пошли по проявившейся в снегу тропинке, которая вела куда-то в сторону Стигийских болот (если в этом сне еще были Стигийские болота).

— Магия? — переспросила царица.

— Чтобы попасть в чей-то сон, шаман должен провести определенный обряд и съесть определенные грибы. Но работает только с теми, кто рядом. Конечно, потом можно переходить изо сна в сон, но это если повезет…

— Постой-ка… — спохватилась Персефона, — то есть я сплю у себя в покоях, а ты валяешься рядом, наевшись галлюциногенных грибов?!

— В общих чертах. Только я взял себе лежанку, и рядом дежурит Геката, которая разбудит, если твои подружки начнут штурмовать мой дворец.

— Но… зачем?

— Геката заметила, что ты кричишь во сне, и решила позвать меня. По-моему, она не рассчитывала на такой результат. Похоже, предполагалось, что я буду просто держать тебя за руку и говорить, что все будет хорошо, — с легкой досадой сказал он.

— Возможно… — пробормотала Персефона, пытаясь осознать тот факт, что где-то там, за пределами сна, лежит ее сонное тело, поодаль валяется наевшийся галлюциногенных грибов Аид, а рядом сурово бдит злая, не выспавшаяся Геката. Возможно еще и с божественным похмельем, потому, что выпили они вчера немало. — Удивительно, что эти грибы на тебя подействовали. Ты же бог.

— Пришлось съесть больше, чем обычно едят шаманы, — подтвердил Владыка, обходя раскидистые ели, которых на Стигийских болотах отродясь не росло. — Они еще такие неприятные на вкус…

— А почему нельзя было попросить Гипноса?

— Потому, что я не был уверен в том, что он с нами, — сказал Аид и аккуратно взял ее под руку. — Видишь ли, если Гипнос начнет работать на Афродиту с ее Концепцией, это нам очень сильно все осложнит. Ну, я же не буду спрашивать в лоб, мало ли что он подумает, — Аид небрежно взмахнул рукой. — Садись.

Персефона критически осмотрела появившиеся перед ней сани с запряженными в них собаками и неуверенно погладила большую серебристую лайку.

— Но ты…

— Я проверил, это обычный сон, и Гипнос не причем. Просто кошмар, — чуть улыбнулся Владыка. — Садись, я покажу тебе северное сияние. Ехать недалеко.

— Постой, — сказала Персефона. — Постой. Тебе не нужно было так беспокоиться, — она схватила его за руку, и перебирая пальцы по пушистому рукаву, добралась до воротника шубы. — Это просто сон. Ничего больше, — она потянула его к себе, прижалась губами к его губам, и он поцеловал ее нежно и сдержанно, так, как раньше не целовал никто.

— Чувствуешь вкус грибов? — спросил он, отпуская и зарываясь пальцами в ее волосах.

— Никаких, — призналась Персефона. — Спасибо тебе.

Она ткнулась носом в его шубу и молча стояла, пока он перебирал ее волосы, пропуская между пальцев и заплетая в тоненькие косички. Надо было что-то сказать, кому-то, ему или ей, но ужасно не хотелось, и в итоге он заговорил первым:

— Макарию я этой технике учить не буду. Грибов ей еще не хватало. Вот как у тебя вообще получился такой ребенок?..

— Хотела бы я сказать, что раньше моя дочь не была ходячей катастрофой, и это полгода с тобой и пятьдесят с Гекатой ее испортили, но это неправда. Она такая столько, сколько я ее помню. Плюс, конечно, она теперь ничего не боится — а чего бояться, ее же уже как-то глотали заживо.

— Она боится расстроить тебя, — медленно сказал Аид. — Но не сильно. По крайней мере, не настолько, чтобы отказываться от реализации своих планов.

— А я вот не боюсь огорчить свою мать, — горько усмехнулась царица. — А смысл? Ее огорчает все.

Она протянула руку, потрогала косичку, и Аид осторожно повернул ее голову набок:

— Давай я заплету с другой стороны.

Персефона закрыла глаза, гадая, будут ли у нее заплетены волосы, когда она проснется. И будут ли движения Владыки Подземного мира такими же легкими и уверенными, и, главное, сможет ли она снова почувствовать губами тень улыбки на его губах, когда он будет целовать ее наяву?..

— МАМОЧКА СПИТ? Ш-Ш-Ш, МИНТА, НЕ БУДЕМ ЕЕ БУДИТЬ.

Макария понизила голос напрасно — одного звука ее голоса было достаточно, чтобы мир вдруг Персефоны начал выцветать и блекнуть. Царица поняла, что сейчас проснется; Аид тоже понял и, осторожно коснувшись губами ее виска, отступил в сторону.

— Попробую еще побродить по чужим снам, может, получится что-то узнать, — сказал он, небрежно сбрасывая шубу в снег и превращая обнаружившуюся под ней варварскую рубаху в нечто, более соответствующее эллинскому гардеробу. Штаны он не трогал, мотивируя это тем, что без них он что наяву, что во сне чувствует себя голым. — Давно не практиковался.

Персефона улыбнулась, наблюдая, как рушится и выцветает вокруг нее царство сна. Аид был единственным, что не блекло и не теряло цвет; он поднял руку, прощаясь, и исчез за мгновение до того, как мир вокруг заволокло темнотой.

А потом темнота наполнилась ощущениями, запахами и звуками, и Персефона открыла глаза.

— Макария! Минта! Стойте! — царица проснулась как раз вовремя, чтобы остановить направившихся к выходу дочь и сестру.

— Мама! — завопила Макария, бросаясь обниматься, а растрепанная Минта тут же зашипела, чтобы та не орала под ухом у Владыки.

Геката и мрачно присутствующий в покоях Гермес хором заверили ее, что орать можно, что хором, что по одной, ибо Аида теперь можно разбудить только восстанием титанов либо окунанием в ледяной Стикс. В смысле, Геката заверила, а Гермес подтвердил кивком.

Персефона посмотрела на Аида повнимательней. Тот полусидел-полулежал на деревянной лежанке, приставленной к ее ложу — его глаза были закрыты, лицо побелело, волосы намокли и прилипли ко лбу, но дыхание было ровным. Он был укрыт одеялом, но лежал в такой позе, словно перед тем, как заснуть, жутко