— У нас тут спор вышел насчет Горького. Сам он умер или его отравили? Костя-то у нас литератор.

Ого! Вот она — общность интересов — сработала! Но удивительно: как это тетя не пригласила рубщика мяса или замдиректора с рынка? Можно сказать, компромисс с ее стороны, достойный уважения.

— Подождите минуту, — отвечаю. — Я скоро приду.

Они удаляются на кухню. Я стою у окна, нервно тереблю поясок халата. Так хочется ладошки почесать, но знаю, что от того будет только хуже. И пересиливаю себя.

Разве не унизительно, когда тебя стаскивают с пьедестала? Как маленькую девочку, заманивают на кухню тортом… Вокруг пальца хотят обвести — зовут спор про Горького разрешить.

И козырь раскрыли. Костя-то, оказывается, — литератор у нас! Не хухры-мухры!

Балерина-отравительница выглядывает из тетрадки (у меня не было еще тогда подруги Эрики), подмигивает. У нее одно универсальное решение всех вопросов — пузырек с ядом… гроб с музыкой…

«Господи! И чего это я так близко принимаю все к сердцу?»

…Очень злая балерина. Трудно будет отравить ее убедительно. Это истина: отрицательные герои крепко держатся за жизнь, как люди подлые и беспринципные они легче приспосабливаются к обстоятельствам и не переживают по поводу мелочей, не испытывают зуд в ладонях. Отрицательные герои часто — более деятельные и изобретательные. Моя героиня не теребила бы в нерешительности поясок…

Не желая производить на Константина особого впечатления, я все же навела порядок у себя на лице. При этом несколько успокоилась — было бы из-за кого нервничать, ей-богу! Подержала в раздумье флакончик духов. Однако, не открывая, поставила на место.

Но впечатление все же произвела. Глаза у Константина из круглых стали квадратными. И так весь вечер квадратными и оставались.

Мы пили чай с тортом (надо отдать должное гостю, с хорошим тортом!) и с очень умным видом болтали о пустяках. Разговоров о литературе я старательно избегала. Тетушка сидела довольная и даже как будто счастливая, словно уже устроила мое будущее, мою свадьбу. Вид у нее был — сладенький. Иначе не скажешь. Медок так и сочился, так и сочился…

С этих пор Константин стал время от времени появляться в нашем доме. Конечно, как и всякий человек, Константин был не без положительных черт. Думается, в своем кругу он даже пользовался вниманием девушек и мог бы составить нормальную во всех отношениях среднюю партию. Пожалуй, его можно было бы даже назвать симпатичным. Но и странностей, которые меня раздражали, у него хватало.

Появлялся Константин всегда не вовремя — быть может, потому, что у меня никогда не возникало желания его увидеть. Засиживался допоздна и никак не хотел понимать намеков, что ему пора и честь знать. Писать он действительно писал. Но что-то не то. Путевые заметки о родном крае. Такого рода литературу я терпеть не могу. Как и юморески, к слову сказать, или анекдоты. Все, что не вписывается в понятие беллетристики, я не переношу на дух.

Так что общности интересов у нас с Константином вопреки ожиданиям тетушки с самого начала не сложилось.

И был Константин какой-то непредсказуемый: то зачастит, всякий день приходит, а то пропадет на несколько недель — вероятно, очередные заметки писал, по родному краю ездил. Производил он впечатление человека ненадежного, даже, пожалуй, слабого. То говорил едва не шепотом, бубнил себе под нос и опускал скромно глазки, то вдруг срывался чуть не на крик. В разговоре ни с того ни с сего мог грохнуть кулаком по столу. Что он этим хотел продемонстрировать, вряд ли и Богу известно. Может, грохая кулаком, он хотел выглядеть внушительно? Мужчиной?.. Но чтобы выглядеть мужчиной, как раз стучать кулаком или ломать стены или горку кирпичей — лбом, играть бицепсами и не требуется. Достаточно только правильно поставить себя по отношению к женщине. Надо просто быть им — мужчиной…

Несмотря на то, что Константин в переводе с латыни — Постоянный, был мой… назовем его — знакомый очень непостоянен и непоследователен. Думается, единственное постоянство, которое в нем было, — это его вечное непостоянство. Поэтому имя Константин я рассматривала не столько как данность, сколько как пожелание. Естественно, связывать с таким человеком судьбу я и не думала. Это было бы весьма неосмотрительно и даже глупо.

Лучше уж…

Я опять возвращаюсь мыслью к этой идее. С каждым годом она проступает в моем сознании все яснее. Это не худший выход для женщины. Это всегда незапертая дверь в конце сумрачного коридора, имя которому одиночество… Если не сложится личная жизнь — завести ребеночка от какого-нибудь мужчины. Нормального. И чтоб только не был пьян. И чтоб не курил. И чтоб не страдал хроническими болезнями. И чтоб больше в моей жизни не появлялся.

Так много всяких «чтоб»!

Где-то я читала, что современницы недолюбливали Хемингуэя. Он-де постоянно унижал женщин не только в жизни, но и на страницах своих романов (впрочем, я этого что-то не припомню; взять, к примеру, «Прощай, оружие!»). Ну да бог с ним — с Хемингуэем… Вот если б мои мысли однажды пришли в голову мужчине и он опубликовал их, — его бы читательницы просто возненавидели!

Мне иногда такое приходит в голову!

Однако что-то я очень задумалась опять. Не проехать бы остановку!

Кстати, вот и она…

Я направляюсь к выходу из автобуса. Я выступаю, как пава. Вот уж девчонки ахнут — какая я сегодня нарядная! Я доставлю им удовольствие: пройдусь по комнате и так и эдак — будто по подиуму…

Двери раскрываются, но тут автобус вдруг слегка дергает, и мотор глохнет. Я теряю равновесие, а за поручень ухватиться не успеваю. Зацепившись каблуком за верхнюю ступеньку, падаю…

О Господи!!!

Я падаю. Я лечу. И сейчас расшибусь в лепешку… Кажется, что-то невнятное кричу. И никто не удержит за руку — рядом попросту никого нет. Если б мне не было так страшно, было бы смешно, — экзотическое существо, все в кораллах и цветах, вывалилось из автобуса.

Боже, мне не жить, ведь асфальт такой твердый… и я это сейчас почувствую в полной мере.

Но, слава богу, чьи-то сильные руки подхватывают меня. Это какой-то мужчина — замечаю краем глаза. Всем телом ощущаю, что руки у него, словно каменные. К счастью моему, он стоял тут — на остановке…

Целый сонм мыслей проносится у меня в голове. Я корю, я бичую себя: у редактора в кабинете следила за каждым своим движением, а тут так непростительно расслабилась… Да еще размечталась, села не в тот автобус. Не будь я дурой, не доверилась бы подсознанию. Или вышла бы па первой же остановке; давно уже была бы дома. Сама себе и возражаю: вышла бы тем же манером, что и сейчас; обрушилась бы на какую-нибудь старушку. А тут хоть мужчина… на месте оказался! «На месте оказался мужчина» — это красиво, это впечатляет. Это надо бы использовать в новом романе…

Я не то плачу, не то смеюсь — сама не пойму. Но это не истерика, потому что на душе поразительно спокойно. Пожалуй, даже уютно на душе. Я все-таки смеюсь. Смеюсь извинительно. Я испачкала этому человеку рубашку — падая, уткнулась лицом ему в плечо. На рубашке цвета хаки, на самом видном месте четко отпечатались мои губы. Как значок на плече. Или будто села бабочка.