нас очень хорошо ткнули: «Ребят, вы, конечно, отличники были по одной программе, но есть и другие, более сложные, программы, и в 31-й школе надо пахать».

И, по сути, под этим знаком началось обучение в школе, и оно продолжалось до 10-го класса. И я считаю, что я и мои одноклассники благодаря этой школе состоялись как специалисты, как люди. Понятно, что потом перестройка и последующий бардак в стране очень здорово подрубили эту ситуацию, многим испортили карьеру, но и многим, в частности и мне, эта закалка позволила выстоять, выстоять в последующей жизни, научиться бороться за знания, бороться за себя, бороться за место под солнцем.

Понятно, что появились новые друзья, новые учителя, новая схема обучения. 31-я школа была новенькая, с интересными фресками на стенах, там была кабинетная система, что тоже было совершенно необычно для нас. Началась новая жизнь.

1970 год

Мы уже стали матерыми школьниками, укоренившимися в школе. К ярким впечатлениям следует отнести столетие Ленина, прорезавшийся глубокий формализм и казенность этого мероприятия, апофеозом которого был, наверно, ленинский зачет, заформализированный настолько, что ничего, кроме скуки и отторжения, эта процедура не вызывала.

Я помню, нам поручили заполнить какой-то план подготовки, сделать это на открыточке. Естественно, я и большинство ребят забыли это сделать. И за 5 минут до начала классного часа, посвященного отчету о ленинском зачете, нас выпроводили домой. Мы успели сбегать, что-то нарисовать, мы сами понимали, что абсолютно халтурное, здесь, на скамеечке около школы, и это было сдано, и, самое главное, к нашему удивлению, было воспринято.

Я думаю, что, увы, это было начало заката советской эпохи на почве формализма, глупости и бездарности людей, которые занимались тогда идеологической работой, хотя почвы для воспитания реального патриотизма было более чем достаточно.

Библиотека молочного завода

Очень светлую память и очень большой след в моем формировании как уже взрослого человека оставила, как это ни странно, библиотека молочного завода, к которому вообще я и мои родители никогда отношение не имели, кроме того, что это небольшое предприятие располагалось напротив нашего дома.

И как-то получилось так (наверное, это свидетельство социальной политики неравнодушия руководства завода к литературе, к просвещению, к книгам), что прямо у входа в завод стоял старый деревянный домик, оставшийся от старинной, может, еще дореволюционной застройки, который целиком и полностью был отдан под библиотеку.

Библиотека была небольшая, даже по тамошним меркам, с достаточно провинциальными порядками. Библиотекарша Зоя Дмитриевна прекрасно знала меня, прекрасно знала моих родителей и без формальностей, без каталогов мне было позволено приходить и сколько угодно долго ходить между стеллажами, смотреть книжки, часть смотреть, читать прямо там, часть — брать домой.

А подборка книг была достаточно хорошая, добротная — там была вся российская, советская классика, был, естественно, Жюль Верн, был Беляев, была классическая фантастика 1960-х годов, было очень много литературы по географии, по путешествиям. И я очень благодарен, что такое учреждение встретилось в жизни, и я этой библиотекой пользовался много лет — наверное, класса со второго и до 4–5-х курсов института.

Надо сказать, что во времена советские библиотека выписывала очень много периодической литературы. Я впервые там познакомился с толстыми журналами, регулярно смотрел журналы уровня «Химия и жизнь», «Знание — сила». Понятно, что и дома тоже выписывалось много журналов и литературы, но это было очень здорово.

И еще впечатление, связанное с библиотекой. Не так давно диспансером (есть такой обычай у нас — утренняя пятиминутка, где за 18 лет мы ни разу не повторились) у нас было посещение областной публичной библиотеки, с посещением архивов, зала старой литературы, старых книг. И я услышал очень интересное слово, которое, я думаю, обогатит лексикон, надеюсь, что и вам оставит след, по отношению к книгам — «бытование», «бытование книги». Эти следы, то, что всегда большинство людей раздражает, — капли воска от свеч, следы грязных рук, следы от какой-то еды — это называется бытованием книги. Это очень интересно.

По сути, наши биографии, наши судьбы, характеры, души тоже носят следы бытования, воздействия внешнего мира. Надо аккуратней, конечно, обращаться и с книгами, и друг с другом, чтобы следов бытования было поменьше.

.

1972 год

Был закончен 8-й класс в 31-й школе. И произошла достаточно жесткая рассортировка всех наших классов по тем, кто будет обучаться в спецклассах и кому придется уйти в обычный класс. Тогда с Алексеем Фокиным, тогдашним другом, о котором я упоминал, нас судьба развела. Может быть, это был некий момент для зарождения внутренних противоречий. Я остался в физико-математическом классе. Алексей вынужден был уйти в обычный класс — класс обычной подготовки.

Горские песни

Воспоминание из детства: много лет назад, я еще был школьником младших классов — наверно, класс третий-четвертый, с бабушкой, Варварой Семеновной Волеговой, которую я уже упоминал, которая вложила очень много в мое воспитание, практически базовые представления о человеческих ценностях, об истории нашей страны я получил именно от нее — в разговорах на отдыхе, на кухне по утрам, как-то так, в очень бытовой форме.

Были мы с ней на отдыхе летом в районе Анапы, была такая советская база отдыха, с домиками фанерными, с удобствами достаточно далеко, но не в этом дело. Были там очень интересные люди — и местные жители, и, так сказать, из каких-то совхозов на Кавказе. Они пели очень интересные горские песни. Из них часть была осетинов, дагестанцев, это нормально было для Советского Союза.

В частности, была песня такая: «Плачьте, красавицы, в горном ауле, правьте поминки по нас: вслед за последнею меткою пулей я покидаю Кавказ». И тогда для меня, в общем, достаточно начитанного мальчика из интеллигентной семьи, впервые произошло соприкосновение с историей, проблемой депортации, переселения кавказских народов и вообще с теми войнами, которые велись на Кавказе.

В одну канву с этим легла Архипо-Осиповка — это первое место на Черном море, где я был тоже с бабушкой. Сейчас как-то об этом не говорят, все забыто, задвинуто; понятно, что теперь есть олимпийские Сочи и всякие другие великие места. Но тогда, это был 1965 год, центральное место в приморском поселке занимал большой металлический крест, развалины крепости и память о русском солдате — Архипе Осипове, который во время штурма горцами русского укрепленного пункта, маленького форта (форт был захвачен), спустился, сбежал в пороховой погреб и взорвал себя вместе с противником.

И, в общем, я больше нигде об этом подвиге упоминания не слышал, а поступок-то очень мощный и