Тимош обрадовался непредвиденной встрече и готов был слушать всё, что угодно, лишь бы звенел ее голос, ласковое, по-детски картавое «эр». Он привык уже к сбивчивой речи девушки, но всё еще не мог угнаться за неожиданными поворотами, внезапными решениями и вопросами, — почти ничего не запоминая из того, что она говорила:

— Мама очень изменилась. Стала такой требовательной, болезненной. Мы не привыкли нуждаться. Не знаю, удастся ли окончить гимназию. Шестнадцать лет для девушки — это совсем не то, что для вас. Вы, мальчишки, такие счастливые…

Внезапно она остановилась:

— Прощайте, прощай до завтра Пожмите мою руку. Крепче, так, чтобы стало больно. Вот теперь хорошо, — она освободила его руку, отпустила Тимоша. Вдруг остановила:

— Давайте померяемся ростом. Ой, вы намного выше меня. Это хорошо, терпеть не могу, когда женщина выше мужчины. Прощай!

Тимош не мог понять, зачем понадобилась ей эта встреча. Ни о чем не мог думать в тот вечер, только всё время видел ее рядом с собой — маленькой-маленькой.

На заводе на следующий день в обеденный перерыв подошел к нему конторщик:

— Четвертуха с тебя.

— Чего? — переспросил Руденко.

— Четвертуха, говорю. Потому, — в рубашке родился. Что ему нужно, этому прыщавому молодцу?

— В люди выходишь, — продолжал завистливо поглядывать на Руденко конторщик, — в кладовую переводят. Помощником кладовщика.

— В кладовую?

— Да ты что, ничего не знаешь? Младенец? Херувим? А сам, небось, пороги обивал…

— Ану, проваливай! — крикнул Тимош. — Ни в какую кладовую не пойду. Не канцелярская крыса!

— Поду-маешь! — отскочил конторщик. — Не пой-де-ет. Побежишь, а не пойдешь.

— Так и передай. Пускай не очень беспокоятся.

Вечером за столом он спросил Тараса Игнатовича:

— Дядя Ткач, вы хлопотали обо мне в конторе?

— Ничего не хлопотал. Про что говоришь?

— Ну, насчет перевода в кладовую.

— В какую кладовую?

— Да хотят меня помощником кладовщика поставить.

— Первый раз слышу. А ты что?

— Да что я — не пойду, и крышка.

— Ну, и верно сынок. Не наше, это дело. Ты своего держись.

— Да я лучше целый год стружку сгребать буду. Лишь бы к станкам ближе. Всё равно на станок перейду.

— Держись, своего, говорю, — кивнул одобрительно Ткач, — помни свое рабочее дело.

Первые занятия в домашней школе на Банковской проходили успешно.

Кисейная барышня частенько запаздывала, юная Кривицкая занималась с Тимошем сама.

— У вас несомненные способности к математике. Особенно к геометрии. Не пойму, почему вы срезались на экзамене!

Тимошу не хотелось вспоминать о боге с хвостом, и он пробормотал что-то насчет закона божьего вообще, насчет трудностей и непонятности тропарей.

— Ну, тут просто приходится зазубривать, — вздохнула Зина, — это нужно. — И вдруг спросила: — Вы верите в бога?

— В бога? — растерянно переспросил Тимош, словно речь шла о чем-то неслыханном, никогда не упоминавшемся в его присутствии.

— Ну да, в бога — Саваофа, Иегову, Аллаха, Даждь-бога?

— А вы?

— Я? Только перед экзаменами. Но вы, пожалуйста, ничего не говорите об этом маме.

Тимош поклялся не говорить и таким образом ушел от прямого вопроса девушки. Однако он не мог уйти от него совсем — для себя. Эти серые глазки — хитрые щелочки с черненькими точками зрачков, блестящими, прыгающими, так и преследовали его.

Верит ли он?

В их хате никто никогда не задавал подобных вопросов. В них не возникала нужда. Быть может, это и есть самый лучший ответ?

Проклятая девчонка, она всё же заставила его призадуматься над вещами, мимо которых проходил беспечно. Есть ли бог? С хвостом или без хвоста?

— А вот и наша начальница воскресной школы! — воскликнула Зина, заслышав условный стук подруги. Через минуту Кривицкая ввела ее в комнату.

— Взгляни, пожалуйста, на тетрадь нашего ученика. Как тебе нравится решение теоремы? Есть, конечно, второе. Но это, по-моему, более симпатичное.

— Да, так будет хорошо, — проговорила «начальница», склоняясь над тетрадью, не снимая пальто. Выпрямилась, зябко поежилась — как неожиданно захолодало — положила руку на спинку стула. — У вас на заводе, наверно, очень холодно, Тимош?

— Нет, не очень, — пробормотал Руденко. Ему не хотелось признаваться, что он работает в дворовой бригаде и что у них всегда дворовая погода.

— Ну, ничего, — тихо проговорила девушка, — немного потерпим. Правда, Тимош?

— О чем это вы? — вмешалась Зина.

— Ничего, ничего, — тряхнула косами «начальница». — Зиночка, вашей красавицы нет? Где повесить пальто?

— Давай, отнесу в переднюю.

— Знаешь, я едва пережила этот день, — склонилась к Тимошу девушка, — так нехорошо, так всё нехорошо у нас с тобой.

Тимош с тревогой взглянул на нее.

— Ну, ничего — всё уладится.

— О чем это вы? — снова вмешалась Зина.

— О чем? Ах да, почему ты не привела второго решения теоремы? Могут спросить.

— Да я ведь не успела… — Зина рассмеялась, — понимаешь, мы заговорили о боге. Например, ты веришь в бога?

— Верю. Он злой и ненавидит всех нас.

— Глупая, что ты говоришь! — ужаснулась Зина.

— Да. Он нарочно придумал нас, чтобы мучить — она выпрямилась, воскликнула с неожиданной ожесточенностью, — разве мне легко? А разве ему легко? — провела она рукой по плечу Тимоша.

— Это ты… насчет второго решения теоремы? — сощурилась Зина.

— А тебе разве легко, Зинка?

— Мне? Честное слово, не знаю. Но бог тут, во всяком случае, решительно ни при чем. Я уже созналась твоему равноправному коллеге, что верю в бога только перед экзаменами. Да и то лишь самую капельку, у самой кафедры.

— Счастливая ты, Зинка. И жизнь у тебя будет счастливая. Я знаю. А вот нам с ним как жить — с моим равноправным товарищем! Я — невеста из шестого класса, он жених из дворовых!

— Тебя сватают? Ой, как это интересно. Расскажи, сейчас же расскажи! Господа, маленькое отступление. Антракт между двумя решениями теоремы. Маленький урок общественного уклада. Новейший домострой. Говори, пожалуйста.

— Тебя всё смешит, Зинка. Ты всё еще девочка, отличница с первой парты. Девочка с бантиком. А у меня уже судьба решается. Мать спит и грезит о счастливом браке, о выгодном женихе.

— Ой, как всё интересно, рассказывай, пожалуйста.

— Зачем? Чтобы ты с еще большей страстностью продекламировала в классе «Русские женщины» и получила еще одну «пятерку»?

— Значит, ты меня считаешь хитрой и злой? Да? Говори!

— Нет, просто умной. Первой ученицей. А главное — более обеспеченной. Ваше наследство помогает вам спокойно заниматься трудящимися женщинами. А нам коляску приходится продавать.

Серые глаза снова сощурились лукавыми серпиками:

— Зачем так отчаиваться? Мы ведь в воскресной школе. Служим другим. А другие обладают блестящими способностями, особенно в математике. Успехи наших равноправных друзей должны нас обнадеживать.

— Оставь, Зинка. Давайте продолжим урок.

— Прекрасно. Я ухожу