…Швырнув камнем в собаку, хромоногий осведомитель притаился за дверью, прикидывая, стоит ли ему выглянуть или же этого делать не стоит из опасений попортить последнюю пригодную к эксплуатации ногу. Впрочем, выходить ему все равно нужно, потому что он собирался в свою ментовку с очередной жалобой – проще говоря, стучать.

Наседкин выполз из подъезда и боязливо огляделся. Собака сидела и лизала ушибленное место. «Самурай» подбоченился и, подобрав с земли палку для самообороны, приставными шагами поспешил мимо собаки. Впрочем, тут ему пришло в голову, что у него с собой газовый пистолет, так что бояться ему совершенно нечего. Он швырнул палкой в собаку и вынул пистолет. Теперь ему хотелось, чтобы собака напала на него: он уже предвкушал, как будет рассказывать своим ментам бредни о том, как на него напали три громадных пса, верно, натасканных ЦРУ специально на него.

Впрочем, как раз в этот момент из подъезда вышла крупная женщина с сумкой, в которой бултыхался зонтик. Это была председательша жилкооператива, которая и являлась хозяйкой черного ньюфаундленда. Увидев ее, Наседкин гаркнул:

– Чего собака без поводка и намордника, мать твою? Тут дети играют!

Ни одного ребенка в данный момент во дворе не находилось, да это Наседкина и не заботило. Было бы что сказать.

– Он у меня никого не тронет, он же ласковый, – хмуро ответила председательша. – А вот ты еще раз собаку тронешь, я тебе…

– Что ты мне? Что – ты – мне? – выставив вперед ногу, словно штатив фотоаппарата, с готовностью наскочил на нее Наседкин. – «Ласковая»! В душегубку таких ласковых надо! Она у тебя бешеная… язык набок!

– На себя бы посмотрел… – пробурчала председательша, спускаясь по ступенькам.

Хромоногому «японцу» нужен был только повод. Он пошел на председательшу, раздувая ноздри:

– Да знаю я, какие вы все тут! Что ты там на меня?.. Че глазки пучишь, дура? «Ласковая»! Да эта ласковая пол-Горового, когда он из окошка ебнулся, чуть не сожрала недавно, хорошо еще, что твой придурочный муж вовремя пришел!

И он захохотал.

Терпение председательши лопнуло. Она наскочила на «самурая» своей массивной грудью и рявкнула:

– А ты бы молчал, чмо! Два года за квартиру не плочено, а он тут выступает, как на митинге! Если завтра не заплатишь, то отключим!..

– Что ты мне отключишь? – пробормотал Наседкин, пятясь и белея от злобы. – Ты мне что… ты мне тут, значит… не…

– Знаешь что!.. – закричала предводительница жилищного братства. – А ну пшел вон отсюда и не маячь! Смеется еще!.. Да тебе плакать надо, гнида!

– Ты у меня еще попляшешь! – кричал Наседкин, убегая. – Да ты еще… да я в вашем гадюшнике жить!..

– Фас!! – крикнула почтенная дама, аж приседая от усердия и отчаянно колыхая всеми своими подбородками. – Чарли, куси это колченогое чмо! Куси, а то мне Ирина Константиновна жаловалась, что этот Жопа учил ее внучку арифметике и бедную девочку оставили на второй год!

– Сука! – огрызнулся Наседкин, стремительно выбегая из арки и запрыгивая на подножку уходящего троллейбуса. Тут он налетел на какую-то старушку, которая мирно стояла у окна, и рявкнул на нее: – Ну что на меня уставилась? Встала на полсалона! Что? Проезд? Какой проезд, не видишь, я ветеран!..

Троллейбус унес брызжущего злобой колченогого уродца до следующей остановки, где Наседкин и был высажен за отсутствием проездных документов и денег. А черный ньюфаундленд Чарли, который и не думал бежать за «японцем», неспешно потрусил к хозяйке.

* * *

Не знаю почему, но безобразная сцена с участием хромого парня и черной собаки, которая завыла от ушиба камнем, привлекла мое внимание. А еще меня заинтересовали выражение лица и взгляд Нины Алексеевны, с которыми она наблюдала за происходящим. Когда же парень, отчаянно хромая, бросился бежать в арку, выкрикивая на ходу грязные ругательства, разносящиеся на весь двор, она сжала побелевшие губы и выговорила:

– Вот уж отродье. Хорошие люди умирают, а эта скотина жив-здоров и другим еще жизнь отравляет.

– А кто это? – спросила я.

– Это… не стоит о нем говорить. Просто урод.

– Это я заметила даже отсюда.

– Сожитель моей младшей сестры, – после паузы сказала Нина Алексеевна, – Ольги. Ольга – несчастный человек. Детей у нее не было, муж ушел лет десять назад… второй. Ольга, конечно, тяжелый человек, по правде говоря – невыносимый, но все-таки такого отребья она не заслуживает. Откуда он взялся, я не знаю. Но только такой наглости я не видела ни у кого. Гнусь невероятная.

– Нина, не надо, не надо, – остановил ее Сергей Георгиевич.

– А что – не надо? – встрепенулась Нина Алексеевна. – Может, именно этот завистливый ублюдок причастен к исчезновению Романа! Может… Ведь помнишь, Сергей, он пришел к нам с наглой рожей, вломился в квартиру, воспользовался, что я была одна. Что он тут нес, боже мой! По его мнению, мы занимаем большую квартиру и что мы вообще зажрались. Дескать, пора нас раскулачить. Он даже на меня с кулаками едва не полез… Да ведь и полез бы, если бы не пришел Роман и не вышвырнул его из квартиры. Прямо вниз по лестнице спустил. Это чмо кричало, скатываясь по ступенькам: «Ты не жилец!» Это он Роману. Рома, конечно, только посмеялся, сказал, что еще раз он попадется на глаза – пусть прощается со второй ногой! – Нина Алексеевна подняла на меня взгляд и добавила: – А потом Рому выгнали из университета и забрали в армию. Вы знаете, Мария, есть такие люди… такие люди страшные, которых я боюсь. Сначала они страха вроде и не внушают, только омерзение одно, как будто ползает под ногами отвратительная слизь, и грех ее бояться или ненавидеть. А потом начинаешь понимать, что стоило бояться, – стоило. Да только поздно уже.

– Что вы имеете в виду, Нина Алексеевна?

Она вздохнула, провела узкой, белой, в кольцах рукой по волосам и выговорила:

– Это сложно объяснить. Вы, верно, уже поняли, что я суеверна?

– Ну, в какой-то мере.

– Так вот… есть такое поверье про дурной глаз. Дескать, зыркнет недобро, и все – пропал человек. Вот у этого урода, у этого… вот у него такой глаз. Ведь я даже боюсь говорить, но… но совпадает. Наобещал он тогда Роману всяких разных гадостей, и Рому забрали в армию. Увидела я его во дворе как-то раз, прохромал мимо и каркнул мне вслед, что у меня неправильная походка и ее нужно немножко подправить. Я тогда смеялась и сказала, что не ему бы говорить о корректировке! И что же вы думаете? На следующий день я поскользнулась и сломала ногу.

– Да. Зимой это было, – тревожно сказал Сергей Георгиевич, прислушивающийся к каждому слову супруги.

– А покойный Владлен Моисеевич Горовой был другом моего папы. Для него Ольга – дочь друга. Он как-то недавно зашел к ней, хромого дома не было, и стал говорить ей, что пора бы одуматься, что негоже позориться, живя с отребьем безродным, моськой подзаборной. А моська тут как тут – прихромала и давай тявкать: тебе, мол, старый хрен, подыхать давно пора, а ты тут людей учишь. И выгнал его, Владлена Моисеевича. А Владлен Моисеевич… он…