даже на небольшой срок томило его. Но короткие наезды в Вальядолид и в Леон для сопровождения Изабеллы, где королева попеременно держала свой двор, были неизбежны. Последний его отъезд грозил стать продолжительным. Ему предстояло вернуться вместе с монархами в Сеговию и оказать им гостеприимство. Мари, как и муж, огорчалась разлукой, которая всегда вселяла в нее чувства неуверенности и незащищенности.

Пока Фердинанд находился вне дома, Мари старалась никого не принимать – так спокойнее. Но по недосмотру слуг к ней допустили дона Луиса Гарсиа. Не слишком жалуя сего господина, она могла привести причину и не выходить к нему. Не желая казаться слабой самой себе, Мари приняла визитера.

Вкрадчивая и льстивая речь дона Луиса заставила Мари сначала испугаться, потом вознегодовать. По туманным намекам гостя она заключила, что ему, возможно, известна история ее первой любви. Неужели тайна открыта, и негодяй знает то, что не известно мужу? Страх и гнев смешались в сердце молодой женщины. Дерзкий лицемер смеет выражать сочувствие! Она сумела овладеть собой и изгнала доброхота из дома, но не тревогу из сердца.

В словах дона Луиса Гарсиа ей почудился намек на принадлежность его к некоей незримой силе, большей власти короля, к силе злонамеренной и опасной. Мари подумала, что секрет, который она хранит от мужа, не единственный в их семье, и есть у них общая тайна, разглашение которой смертельно опасно для обоих.

“Сокрытие от Фердинанда былой любви – почти измена. Молчание мое грозит благополучию его. Если дон Луис осведомлен, то, значит, я у него в руках, что может иметь дурные последствия для мужа. Нет альтернативы признанию. Пусть Фердинанд услышит горькую весть из моих уст. Хуже, если он узнает ее от врага”.

Так думала взволнованная Мари. Однако дон Луис вовсе не был посвящен в ее жизнь. Но он хорошо понимал человеческую природу и проницательно увидел, что любовь Мари к Фердинанду не так горяча, как любовь Фердинанда к Мари. И на этом основании он предположил существование секрета у жены от мужа. И бросил пробный камень. Увы, он угадал, и круги разошлись по воде.

Ясный ум освещает путь к сути вещей и замечает незаметное другим. От взгляда дона Луиса не укрылся поднятый им ураган страстей в ее душе. Теперь он вооружится терпением. Он умеет ждать. Жизнь сама преподнесет ему желанный случай торжествовать, чиня зло.

Дон Луис Гарсиа был унижен женщиной, но не подал виду ущемленного достоинства. Спрятавшись за маской лицемерия, он вальяжно удалился, но оскорбленный, укрепился в желании мстить.

Глава 9

“Казалось, что окна ожили:

И стар и млад

Глазами жадными на них глядели”.

(Уильям Шекспир, “Ричард II”, перевод Мих. Донского)

Чета Моралес расположилась в будуаре Мари. Великолепно убранство комнаты, безупречен вкус украшающей ее мебели, изящна драпировка стен бледно-зеленой узорной тканью. Мари сидела в своем любимом кресле, Фердинанд разместился на подушке у ее ног.

Фердинанд живо рассказывал о теплой встрече, оказанной королю и королеве в Сарагосе. Они провозгласили себя главами рыцарских орденов Сан-Яго, Компостелла и Алькантара. Монархи, став во главе этих сообществ, умерят их влияние в стране и заместят его своим авторитетом. Муж объяснил жене направление королевской политики, преследующей цель постепенного уменьшения силы дворянства и выдвижения на авансцену интересов простого народа.

“Хотя, дорогая, я сам отношусь к тому классу, активность которого будет сокращена, но с пониманием принимаю дух реформы, полезной для любимой Испании. Впрочем, не стану углубляться в этот предмет. Лучше сообщу тебе, что заработал упрек Изабеллы из-за того, что не привел тебя на праздник в Арагоне. Донна Эмилия описала тебя королеве в столь привлекательных красках, что государыня готова была прогнать меня с глаз долой, как негодного рыцаря, скрывающего от нее свою жену!”

“Наверное, ты прав, дорогой муж! Робкому моему нраву легче принять суету двора, чем испытание одиночеством…” – неожиданно горячо воскликнула Мари.

“Жаль, Мари, но расставания не минуют нас. Ведь ты жена рыцаря, и меня, как воина, будут звать на войну. Я вижу, ты побледнела и дрожишь. Не надо. Я думаю, что прежде, чем я уйду из дому призванный к оружию, ты узнаешь и полюбишь Изабеллу. Ее защита и расположение, в которых я не сомневаюсь, послужат тебе утешительным бальзамом против одиночества”.

“Война? Зачем? Я думала, благодатные перемены воцарят мир в Испании!”

“Это верно, любовь моя, но спокойствие утвердилось лишь в наследственных владениях короля и королевы. Однако есть области испанские, где правят мавры, не желающие принимать власть Арагона и Кастилии. Наши государи покончат с внутренними неурядицами и поведут доблестную армию на непокорных. Когда настанет день войны, и я с печалью покину тебя, ты должна будешь простить расставание своему солдату!”

“Но ведь королевство нынче расширилось. Или этого не довольно нашим монархам?”

“Ты судишь благородно и по-женски, – улыбнулся Моралес, – но притязания сидящих на троне иные – им, как ты заметила, не довольно, да и правы венценосцы. Испания станет вровень с великими государствами Европы. Дерзким амбициям благоволит удача. Пусть потомки короля и королевы наследуют корону целостной страны. Эту славную цель поддержит наше рыцарство, и я за нее пойду воевать. Но, милая моя Мари, час похода на мавров пока не настал. Зато пришло время оказать гостеприимство Изабелле и Фердинанду – они прибудут в наш город Сеговию, и ты полюбишь королеву, как и я”.

“Надеюсь стать верноподданной, как мой супруг. Изабелла не слишком строга, сурова?”

“Ты можешь быть спокойна, ибо нет в тебе качеств, кроме тех, что притягивают любовь. Коварство и обман, равно как честность и благородство, она читает проницательным своим взором в сердце, а не на лице. Мне вспоминается ее испытующий взгляд, брошенный на королевского фаворита, молодого англичанина сеньора Артура Стенли, когда тот был представлен ей. Высокая его родовитость и заслуги доблести весьма удовлетворили королеву, и она, как и муж ее, одарила рыцаря своим расположением. Кстати, мне не случалось прежде говорить тебе о молодом иностранце?”

Мари нашла предлог выглянуть на минуту в окно, дабы муж не заметил ее замешательства, и ответила отрицательным кивком головы.

“Этот юноша отличался веселым нравом, казался счастливым, не смотря на пережитую семейную драму на родине. Говорят, в последнее время он сильно изменился, сделался печален, замкнут, молчалив. Как будто он вкусил горя слишком тяжелого, чтобы поведать о нем. Король назначил его на службу в Сицилию, где он