– Слушайте, Софья Владимировна, с одной стороны, вас жалко, и вместе с тем обидно, что вы со мной откровенны. Ведь вы же одновременно работаете в агентуре Совета бухарских назиров. Почему бы вам не взять денег оттуда?

– Откуда вы знаете, что я там работаю? – спросила она, покраснев.

– Я вам уже говорил, что нам очень многое известно. Поскольку мы начали говорить откровенно, давайте продолжать. Хотите, я заплачу следователю 40 миллионов и буду продолжать платить вам по миллиону, как раньше. Я сделаю это при одном условии.

– Каком? – спросила она.

– При условии быть со мной абсолютно откровенной. Если вы сейчас же назовете всех руководителей и агентов секретной разведки назиров и задачи, которые они поручали вам, то я завтра же покончу со следователем и все по-прежнему останется только между нами, – предложил я.

Короткое молчание.

– Хорошо, я согласна. Пишите, я буду говорить.

В этот вечер я получил полный список всей бухарской агентуры, и из заданий, которые назиры давали этой агентуре, мне стало ясно, что вдохновителем восстания против бухарского правительства являются сами же члены этого правительства.

Теперь оставалось отправить Кацман куда-нибудь подальше, чтобы она не могла помешать нашей дальнейшей работе.

– Прекрасно. Дело в том, что следователь просил, чтобы вы уехали недели на две из Бухары, дабы он смог начисто, без всяких подозрений, уничтожить начатое против вас дело. Куда бы вы могли поехать на недельку? – спросил я, укладывая в карман полученные сведения.

– У меня тетка живет в Самарканде. Я могу поехать к ней, – ответила она.

– Так вот вам еще пять миллионов, и завтра же выезжайте в Самарканд. Отдохните там неделю-две, затем приедете и будем продолжать работать, – закончил я, вставая.

Той же ночью я сидел в своей комнате отеля «Европа» и составлял обширную сводку на основании полученных материалов. Через открытый шкаф вошел Окотов.

– Ну, все кончено, – обратился я к нему. – Подпиши вот эту телеграмму и завтра можешь опять свободно расхаживать по городу.

И я рассказал ему мой последний разговор с Кацман.

– Я же тебе с самого начала говорил, что эта женщина окажется полезной, – смеясь, сказал Окотов, подписывая телеграмму, которая гласила: «Самарканд. Начальнику особого отдела ВЧК. Сегодня наблюдением нашего агента выезжает Самарканд Кацман София, повторяю Кацман София. По прибытии немедленно арестуйте Кацман Софию, содержите до особого распоряжения. Окотов».

Дальше нам легче работать. Мы знаем, кто работает против нас и как. Мы теперь будем бить наверняка. Бухарская народная республика будет уничтожена. Люди, ее поддерживающие, будут арестованы и «ликвидированы». Их места займут наши люди, и будет объявлена «социалистическая республика».

Я вместе с сотрудником Разведывательного управления Туркфронта Осиновым лежал на средней полке вагона 4-го класса. Под головами у нас стояли ларек, забитый всяким мелким бакалейным товаром, и мешок с бельем и частью того же товара.

Уже утро. Мы стоим на станции Эмирабад[8]. Наш поезд еще вчера вечером вышел из Кагана и, пройдя всего четыре версты, до первой остановки Эмирабад, встал. Говорят, причина задержки – это налив воды в цистерну, которую нужно доставлять на все станции вплоть до Карши. На всех станциях водокачки разрушены повстанцами, и жители сидят без воды.

Я смотрел из окна вагона на куполообразную постройку почти нового станционного здания. Наверху под куполом виднелись сохранившиеся золотые письмена на арабском языке: эта станция служила для стоянки ночного поезда эмира бухарского и названа его именем, теперь все разрушено. Купол станционного здания пробит в трех местах попавшими снарядами. Я не выходил из вагона и не мог видеть, что вообще осталось от остальных построек. Да это меня и не интересовало, лежал и думал о порученном мне Реввоенсоветом Туркфронта задании.

После боев под стенами Бухары бывший военный министр Турции, Энвер-паша, отступил с восставшими басмачами в Восточную Бухару. Красная армия вынуждена была следовать за ним, обеспечивая свой тыл и связь от нападений почти поголовно восставшего населения, маленькими гарнизонами. Русские солдаты, не привыкшие к нестерпимой туркестанской жаре, без воды, без провианта, гибли как мухи. Целая дивизия вышла из строя только от малярии и дизентерии. Войска шли, не имея возможности встретиться с врагом.

Энвер-паша все время менял свое расположение, а войска, состоявшие из местных жителей, при появлении Красной армии прятали оружие и превращались в мирных жителей. Но горе отряду, если он был малочислен или же залег спать после душной дневной жары, не выставив сильную охрану. Их ночью убивали.

Перед командованием армии стал вопрос – во что бы то ни стало найти место восставших и уничтожить. А главное – уничтожить самого Энвер-пашу. Но как? Где его найти в горах и пустынях Восточной Бухары, где все население помогало ему и ненавидело пришельцев-русских?

Вот эта-то задача и была поручена мне. Я должен был найти Энвер-пашу и сигнализировать о месте его пребывания, не теряя его из виду, пока он не будет уничтожен. Это тяжелая, трудная задача. Даже при благоприятном исходе – смертельно рискованная задача. Но что значит риск, смерть для коммуниста-чекиста? Разве не должны они жертвовать жизнью для советской власти? А в Бухаре ведь советская власть. Правда, пока лишь формально, на основании постановления Всеузбекского курултая (состоявшегося, кстати, под руководством бывших агентов ЧК), но это не важно. Сейчас нужно уничтожить врага, а там можно взяться и за строительство.

Итак, нужно найти Энвера. Об этом я и думал, лежа на жестких досках в вагоне. Я ехал сейчас на его розыски в Восточную Бухару под видом мелкого торговца. Узбеки уважают мирных торговцев. Мне нужно с ними подружиться, а там видно будет.

– Ну, Саша, давай будем пить чай. Сбегай за кипятком, а я нарежу колбасы и хлеба, – предложил я своему спутнику Осипову.

Он не спеша надел сандалии на босу ногу и, взяв чайник, пошел на станцию за кипятком. Осипов – здоровый детина одних со мной лет. По натуре очень флегматичен. Больше надеется на свои кулаки, чем на голову. Завариваем мутную воду зеленым чаем, который вся Бухара употребляет в летние месяцы.

Вдруг резкий толчок вагона назад, затем вперед, и поезд тронулся. Идет он медленно, так как путь опасен. В любом месте могут быть разобраны рельсы.

Попивая чай, мы смотрим в узкое окно вагона на мелькавшую перед глазами панораму. Кругом солончаковые пески. Издалека мелькают маленькие оазисы-кишлаки из глинобитных построек, которые теперь разрушены и напоминают древние развалины. Кое-где торчат одинокие деревья тутовника, покрытые густым слоем серой пыли. Жителей почти не видно. Точно все вымерло.