– Он требует генетической экспертизы.

– Хер ему, а не генетическую экспертизу, – разозлился Миша, хотя обвинять бывшего друга в том, что тот усомнился в собственном отцовстве, было нелепо: имеет право.

– Упустили вы ее, сынок, – запричитала было Марина Леонидовна, а потом выдала: – Скажите, ваш. Ваш ребенок-то.

– И как ты себе это представляешь? – удивился материнской находчивости Миша. – Подушку, что ли, Машке привязывать?

– А хоть бы и подушку… – подтвердила Марина Леонидовна и предложила увезти Ируську из города.

– Вы что? С ума сошли?! – возмутилась Машенька, представив, как будет изображать беременную в свои-то сорок четыре года при помощи подручных средств.

– А чё такого-то, дочь? – взялась уговаривать ее свекровь. – Чай, не всю жизнь с курдюком ходить!

– Не всю, – согласилась с ней Маша и иронично добавила. – Всего-то полгода.

– А что, на эти полгода у тебя какие-то особые планы? – ехидно уточнил Рузов, несколько задетый Машенькиной нерешительностью. С его точки зрения, первое, что она должна была сделать как мать, так это броситься спасать честь дочери вместо того, чтобы торговаться. – Не о себе в этой ситуации надо думать, – назидательно изрек он, присев рядом с матерью.

– О тебе, – огрызнулась в ответ Маша, быстро просчитавшая, на какие жертвы ей придется идти ради условного спасения семейной чести. – Я подумаю, – пообещала она свекрови и поставила жесткое условие – сначала поговорить с Ирой.

– Ну, Иринку я беру на себя, – самоуверенно взялась за дело Марина Леонидовна, наивно полагая, что имеет на внучку хоть какое-то влияние.

– Что-то я сомневаюсь… – призадумалась Машенька и оказалась права: дочь категорически отказалась прислушаться к бабкиным увещеваниям и пригрозила, что уйдет на квартиру.

– А деньги откуда? – резонно задала вопрос Марина Леонидовна, но быстро пошла на попятный, заприметив презрительный взгляд внучки. – Я ж не гоню тебя, Ир, живи, пожалуйста, – затараторила она, понимая, что этим вопросом подорвала доверие в свой адрес.

– Конечно, не гонишь, – со слезами в голосе проговорила Ирина и чуть слышно добавила: – Никто меня не гонит, а пойти некуда.

– А я на что?! – вскочила Марина Леонидовна и закружила вокруг внучки. – Думаешь, не справимся?! Еще как справимся! Бог даст, годок-другой проживу, а там – время покажет. Знаешь, как говорят: «Человек полагает, а господь располагает». Глядишь, и мамка с папкой остынут, тоже помогут.

– Они себе-то помочь не могут, – в точку отметила Ирина и обняла бабку, по-старчески прильнувшую к ней со словами: «И без них справимся».

О том, что «Иринка вычеркнула их из своей жизни», Марина Леонидовна донесла детям незамедлительно:

– Не принимает, – вздохнула она и, насупившись, посоветовала: – А вы все равно просите. Все-таки кровь родная, глядишь – сподобится.

* * *

Но ни Ирина не сподобилась, ни ее родители особо настаивать не стали. И не потому, что не любили свою дочь, а потому что решать проблему на расстоянии им казалось смешно. «Пусть перебесится», – обозначили Рузовы свою позицию и переключились на вопрос первостепенной важности: как жить дальше? Ответ на него они знали оба, но почему-то медлили: то Миша не может при подаче заявления о расторжении брака присутствовать, то Маша. Причем не нарочно: само по себе так получалось, как будто не время пока.

«А если и правда рано об этом думать?» – задавали они себе этот вопрос поочередно, не замечая, как легко придумывается очередной повод для того, чтобы ничего не предпринимать.

– Просто мы с тобой страусы, – грустно подшучивала над ситуацией Машенька и вставала к плите готовить ужин, без которого теперь не обходился ни один вечер.

– Лично я – нет. – Миша не разделял позицию жены и честно считал, что все можно поправить, надо просто уметь договариваться. К тому же и пунктов в договоре не так уж много. Первый – Маша отказывается от личной жизни на стороне. Второй – Миша оставляет все как есть.

– Я не согласна, – упрямилась Маша и выдвигала свои условия: – Если мы действительно пытаемся сохранить наш брак, то тогда каждый начинает жизнь с чистого листа.

– Да так и произойдет, – уверял ее супруг, – просто дай мне время. В конце-то концов я в ответе за тех, кого приручил.

– И сколько их, этих твоих «домашних животных»? – Машенькины нервы не выдерживали, и она задавала вопрос, ответ на который мог длиться часами: пока ужинали, пока гуляли…

Совершенно очевидно, что между супругами возникла какая-то противоестественная близость, от которой, судя по всему, страдали оба, но тем не менее оба к ней упорно стремились. В эти моменты Рузов с воодушевлением рассказывал жене о мельчайших подробностях своей интимной жизни, не забывая называть имена, описывать сексуальные позы и характерные для них ощущения. Периодически он плотоядно посматривал на идущую рядом Машеньку и предлагал вернуться домой, чтобы попробовать то же самое вместе.

– Не хочу, – твердо отказывалась та, но Мишиного повествования не прерывала.

Спустя две недели с момента первого признания Маша знала всех фавориток своего мужа по именам и легко отличала одну от другой по степени приближенности к царской особе. Рассказы мужа носили столь детализированный характер, что Машенька легко «составила досье на каждую»: семейное положение, пищевые пристрастия и эротические предпочтения. Более того, Маша была посвящена и в то, как его любовницы к ней относятся.

– Разумеется, хорошо, – заверил ее Рузов. – Они же знают, что ты женщина, которую я люблю. И с этим нельзя не считаться…

Его логика обескураживала Машеньку, она замолкала и, завороженная отсутствием здравого смысла, плелась рядом, как преданная собачонка за хозяином, от которого можно было ждать чего угодно: и пинка в бок, и сахарной косточки.

– Ну что ты, Машуль, как неживая? – искренне удивлялся ее молчанию Миша и заливался соловьем на предмет того, что на дворе – май, пора любви, когда все в мире совокупляется, потому что без этого немыслима жизнь, а значит, и его случай есть не что иное, как проявление законов природы. – Потому прими ситуацию как есть, – советовал жене Рузов и чувствовал себя победителем.

– Ты тоже, – огрызалась Маша и, развернувшись, шагала в другую сторону, подальше от этой бессмыслицы.

– Иди-иди, – кричал ей вслед Миша, а потом догонял и, преградив дорогу, пытался обнять.

– Отстань от меня, – отбивалась от него Машенька, но тщетно, потому что, оказавшись в объятиях мужа, успокаивалась и опять покорно шла рядом, пытаясь не вслушиваться в Мишины эскапады.

– Ты меня унизила. Ты меня унизила, – бормотал он как заведенный. – Если бы ты знала, что я испытывал, когда ты мне рассказывала про своих кобелей.

– Я не рассказывала тебе ни про каких кобелей! И я не сучка! – взрывалась Маша и с остервенением лупила мужа по всему, до чего могла дотянуться: – Я просто сказала, что виновата перед тобой. И все! Никаких подробностей!