— О, простите, сэр! Рады вас видеть, сэр… — Бармен заторопился навстречу с радостной улыбкой на толстых губах. — Чего изволите?

— Двойное виски. И для вас что-нибудь.

— О, спасибо, сэр. Я возьму то же, что и вы.

Надписи на бутылке Ян не заметил. Виски было похуже, чем он пил обычно, но по честной цене. Двойная порция стоила меньше, чем простая в его квартале. Этим людям не на что жаловаться.

Возле стойки стало просторнее; никого, кроме Яна, здесь почти не осталось. Он обернулся — за одним из ближних столиков сидели Рэдклиф и несколько человек с Уолсокенского завода. Ян помахал им рукой и подошел.

— Ну как, Рэдклиф, отдыхаете?

— Можно и так сказать, ваша честь.

Рэдклиф произнес это холодно и официально: казалось, что он чем-то обеспокоен.

— Не будете возражать, если я присоединюсь к вам?

В ответ прозвучало что-то нечленораздельное, и Ян решил, что они не возражают. Он подтянул свободный стул от соседнего столика, сел и огляделся. На него никто не смотрел, каждый разглядывал что-то интересное в глубине своей кружки.

— Ночь холодная, верно?

Один из них шумно хлебнул пива — иного ответа Ян не дождался.

— И такие холодные зимы продержатся еще несколько лет. Это так называемые незначительные климатические изменения, небольшие колебания погоды внутри продолжительных циклов. Нового ледникового периода не будет — по крайней мере пока, — но можно рассчитывать, что такие же холодные зимы какое-то время продержатся.

Нельзя было сказать, что восторг его аудитории оказался слишком бурным. И Ян вдруг понял, что ведет себя по-дурацки. Прежде всего — зачем он сюда пришел? Что он может узнать у этих флегматичных болванов? Совершенно идиотская была идея, с самого начала. Он осушил свой стакан и поставил его на стол.

— Ладно, развлекайтесь, Рэдклиф. И вы все. Утром на работе встретимся. И наконец приведем в порядок всю перегонку. Дел очень много.

Они что-то забормотали в ответ, но он не стал слушать. К чертям все эти теории и всех этих блондинок в подводных лодках. Это ж совершенно надо свихнуться, чтобы творить то, что он творит, чтобы в таких мыслях увязнуть… К дьяволу!

После духоты пивной приятно было вдохнуть кусачего морозного воздуха. Машина его стояла на месте, но у открытой двери склонились двое.

— А ну-ка стойте! Что это вы там делаете?

Ян побежал к ним, спотыкаясь на замерзшем грунте. Они быстро оглянулись — белесые кляксы неразличимых лиц, — повернулись и бросились в темноту.

— Стой! Слышишь — стой!

В машину к нему залезли!.. Бандиты! Так просто они не уйдут… Он забежал вслед за ними за угол. Один остановился — хорошо!.. Оборачивается…

Кулака он даже не увидел. Только ощутил острую боль в скуле. И рухнул.

Удар был тяжелый, жестокий удар. Наверно, несколько секунд он был без сознания, а когда пришел в себя — поднялся на четвереньки и замотал головой. В голове плескалась боль. Потом вокруг послышались крики, топот, чьи-то руки подхватили его и поставили на ноги. Кто-то помог ему дойти назад в пивную, завел в какую-то небольшую комнату… Он тяжело упал в глубокое кресло. Откуда-то появилось мокрое полотенце; лоб оно холодило, а ушибленную скулу жгло — он взял его в руки и стал держать сам. Потом взглянул на Рэдклифа — они были вдвоем в этой комнате.

— Я знаю его. Того, кто меня ударил.

— Вряд ли, сэр. Не думаю, что это кто-нибудь с нашего завода. Я оставил у машины человека, сэр, он приглядит. Похоже, что из машины ничего не взяли — вы слишком быстро вернулись. Кажется, слегка повредили дверь, ломиком открывали.

— А я говорю, я его знаю. Хорошо его рассмотрел. Он работал на заводе. — От холодного компресса стало полегче. — Сэмпсон или что-то в этом роде. Вспомните-ка, он еще цех чуть не спалил… Симмонс — вот как его имя!

— Это не мог быть он, сэр. Он умер.

— Умер? Не понимаю. Две недели назад он был совершенно здоров.

— Самоубийство, сэр. Не смог смириться с возвращением на пособие. Он несколько лет проучился, чтобы работу получить. А работал всего пару месяцев.

— Ну, меня-то упрекать не в чем. Насколько я помню, вы согласились, что уволить его необходимо.

На этот раз Рэдклиф глаз не опустил, в его голосе послышалась непривычная твердость:

— А я помню, что просил вас его оставить. А вы отказались.

— Уж не считаете ли вы, что я каким-то образом виноват в его смерти?

Рэдклиф не ответил, лицо его оставалось бесстрастно. И он по-прежнему не отводил взгляда. Ян отвернулся первым.

— Иногда такие решения трудно принимать, — сказал он. — Но они необходимы. Однако я поклясться готов, что этот человек Симмонс. Выглядит совершенно так же.

— Да, сэр. Это его брат. Выяснить это очень легко, если захотеть.

— Спасибо, что подсказали. Полиция быстро разберется.

— А надо ли, инженер Кулозик? — Рэдклиф сидел очень прямо, и в голосе его появился металл, какого Ян никогда прежде не слышал. — Надо ли ставить их в известность? Симмонс мертв — этого вам мало? А брат заботится о его жене и детишках. Все на пособии. Всю жизнь. Стоит ли удивляться, что он зол на вас? Я его не оправдываю, зря он это затеял. Но если вы забудете о случившемся — несколько человек будут вам благодарны. Он сильно изменился с тех пор, как нашел брата мертвым.

— Но я должен…

— Разве? Должен — что? Оставаться со своими, вот что. И оставить нас в покое!.. Если бы вы не явились нынче мозги нам полоскать, не стали бы лезть туда, где никому не нужны, ничего бы и не случилось. Оставьте нас в покое, говорю. Залезайте в свою машину и мотайте отсюда. И оставьте все как есть.

— Никому не нужен?.. — Ян пытался освоиться с мыслью, что эти люди могут относиться к нему таким вот образом.

— Здесь — нет. Я сказал достаточно, ваша честь. Делайте что хотите. Что случилось — того уже не изменишь. А за машиной вашей присмотрят, пока вы не соберетесь.

Он вышел, и Ян остался в одиночестве. В таком ужасающем одиночестве, какого не испытывал никогда в жизни.

Ян медленно ехал в гостиницу, в Уизбич, настроение у него было кошмарное. В баре «У Белого Льва» толпа…

Он быстро вошел и поднялся по скрипучей лестнице к себе в номер. Ссадина на щеке была не очень заметна, зато очень чувствительна. Он умылся холодной водой и снова прижал к лицу мокрую ткань, глядя в зеркало. И чувствовал себя — дурак дураком.

Потом налил большую порцию из бара в номере — и встал у окна, глядя на улицу отсутствующим взглядом и пытаясь понять, почему до сих пор не позвонил в полицию. С каждой минутой это становилось все невозможнее: ведь они захотят узнать, почему он не позвонил раньше. И чего он тянет? На него жестоко напали, машину взломали, повредили. У него все основания сдать этого человека!..