в 1956 году на съемках фильма „Илья Муромец“. И он сразу же расположил к себе сердечностью и простотой общения, внутренней интеллигентностью, которой противопоказано любое проявление столь распространенного в нашей кинематографической среде панибратства. Он одним из первых появлялся на съемочной площадке, был всегда собран, подтянут, словно пришел на праздник, — для него это и был праздник, дающий возможность каждой роли отдавать себя целиком, без остатка. Он, как и я, любил репетиции перед съемками, на которых можно поимпровизировать, уточнить акценты, детали. К этому нас обоих приучил МХАТ с его благоговейным отношением к творчеству. Он покорял меня цельностью своего характера, неумением приспосабливаться, мельтешить, дабы побольше успеть. Искусство не терпит суеты — Столяров это чувствовал, как никто. Не гнался за количеством ролей, не страшился отстать от времени. И потому, наверное, ему точнее и глубже, чем кому бы то ни было, удавалось органично сочетать в своих героях задушевность и эпическую приподнятость. Алеша Попович, Руслан, Садко — в каждом из этих былинных образов он сумел выразить емкие, эмоциональные и мужественные черты характера, у истоков которого стояли благородные помыслы, чаяния и надежды многих поколений народа российского».

В нашей стране актеров не просто любили, их боготворили. Зрители отождествляли их с теми характерами, образами, которые они видели на экране. И не важно, сказочные это богатыри или исторические личности, но в любом случае это были герои, которым верили.

Самое забавное, что иногда их путали. Например, Столярову часто приписывали роли Евгения Самойлова. Или многие считали, что Александра Невского сыграл именно он, а не Николай Черкасов — тоже ведь былинный богатырь, в латах древнерусского воина. И случилась такая странная вещь — орден Александра Невского, которым награждали полководцев, выполнен не с Черкасова, а со Столярова. Ювелир взял его профиль из картины «Василиса Прекрасная».

Сергей Дмитриевич любил повторять слова Пушкина: «Я могу быть подданным, даже рабом, но шутом или холопом не буду и у царя небесного». Понятие чести причислялось почему-то к понятиям белогвардейским, и многие благополучно обходились без этой нравственной категории.

Да, было обидно, оскорбительно, что не давали звания, когда у него такой послужной список. Но когда Кирилл принес отцу уже в больницу папку со званием народного артиста РСФСР, он не придал этому никакого значения: ладно, сказал, положи куда-нибудь, я тут еще один эпизод написал, давай-ка лучше почитаю…

И о славе Столяров совсем не думал. Однажды в журнале «Синемон» в обойме великих актеров вместе с Чарли Чаплином, Гарольдом Ллойдом, Робертом Тейлором, Гарри Купером, Анной Маньяни от Советского Союза был только один актер — Сергей Столяров. Он принял это с юмором: да что там, ерунда! «Есть Бабочкин, есть Симонов, вот кто должен быть здесь. На Западе все наши фильмы считают пропагандой, а это неправильно».

Он глубочайшим образом уважал Сергея Михайловича Эйзенштейна, преклонялся перед его огромным талантом и могучим интеллектом. Он восхищался Александром Петровичем Довженко, большим мыслителем и философом. Большая дружба связывала этих двух мастеров отечественного кинематографа, несмотря на разницу в годах.

Чувство товарищества всегда проявлялось у Столярова к тем, к кому он был расположен. На каком-то актерском совещании он вдруг взял слово и сказал: «Что здесь происходит? Почему вы так неуважительно и невежливо относитесь к тем, кто является гордостью нашей профессии? Есть такой актер — Олег Петрович Жаков. Это же легенда отечественного кинематографа, это человек, который создал потрясающие образы. Но он скромный по жизни человек, он никогда не скажет о себе. А мы каковы? Все получили звания, а Жакова просто забыли».

Сергей Дмитриевич не мог понять ныне модного термина «это ваши проблемы». Если проблемы — значит наши, общие. Он не был религиозным человеком, да и откуда: детдом — это не церковно-приходская школа, но слова апостола Павла «как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними» были восприняты им на генетическом уровне от той крестьянской цивилизации, сыном которой он был. Поэтому в искренность, честность и мужество его героев зрители верили, ибо он не играл, а был таковым от природы.

Валентин Гафт в своих воспоминаниях часто говорит о встрече с Сергеем Столяровым, которая в значительной степени решила его актерскую судьбу. В 1953 году они случайно встретились на Покровке. Юный Валя поразил его своей одержимостью, своим неуемным желанием стать артистом. Прямо на улице он стал читать басню Крылова «Любопытный», которую готовил для поступления в театральный вуз. Дома Сергей Дмитриевич приводил сыну в пример этого мальчишку, его неуемное стремление добиться своей мечты.

В своей книге Кирилл Сергеевич вспоминал и такой случай: «За год до смерти отец был в Гренобле на зимних Олимпийских играх. Замечательный праздник спорта, встреча с Францией, которую он знал и любил — все это произвело на него глубокое впечатление. После возвращения в Доме кино состоялся вечер олимпийцев, и отца попросили поделиться своими впечатлениями о зимней Олимпиаде. Надо сказать, что публика нашего дома, по всеобщему признанию, была тяжелая. Шли, в основном, смотреть новый заграничный фильмец, а выступления принимались как некая неприятная повинность, обременительная, но ритуально необходимая. Публика в основном состояла из кинематографических снобов второго разряда… Отец выступал одним из последних. Говорил он, как всегда, хорошо, искренне, от души: о великом французском горнолыжнике олимпийском чемпионе Кили, о наших хоккеистах, о встречах с русскими эмигрантами, что, кстати, тогда не приветствовалось. В конце выступления, несколько смущаясь, сказал, что загрустил по дому, по России. Это вызвало некоторое оживление в зале, послышался шумок, а затем аплодисменты. Отец воспринял это как добрый знак — его любовь к Отечеству разделяют и поддерживают. Он стал очень откровенно говорить о неожиданной тоске, которая посетила его в „прекрасной Франции“, о свойствах характера русского человека и о невозможности для него жить где-либо, кроме России. Все это вызвало громкие издевательские аплодисменты. Я, сидя в зале, готов был провалиться сквозь землю! Большинство слушателей решительно не понимали: как это загрустить во Франции, скучать за границей, в том прекрасном мире вспоминать нашу грязную унылую Родину. Послышались шутки, ядовитые реплики… А отец этого не замечал. И после выступления радостно сообщил мне: „Смотри, даже аплодировали! Вот уж не ожидал…“ И когда я стал убеждать его, что над ним смеялись, издевались над его искренней любовью к своей стране, он был поражен и долго не мог в это поверить».

В конце 60-х Сергей Столяров добился-таки собственной постановки. Был одобрен его сценарий «Когда расходится туман», и уже все было готово к съемке. Семья Столяровых