Леонид занимал высокий пост гиппарха «фарсальской илы», первой илы, эскадрона в 300 всадников, фессалийской союзной конницы, приравненной по значению к царской иле (агеме) македонских «гетайров». Всеми фессалийцами командовал Александр Линкестиец, тот самый, что первым, еще у трупа Филиппа, провозгласил потрясенного Александра царем. Надо сказать, эта поспешность показалось Птолемею подозрительной. — Уж не уводил ли он этим подозрения от себя? Но Александр доверял ему и назначал на самые ответственные посты. Легковооруженные фессалийцы дополняли тяжелую конницу гетайров, которой руководил Филота, сын Пармениона. Конница гетайров состояла из восьми ил, набранных из зажиточных семейств Македонии, и составляла 1800 человек.

Птолемей же руководил илой семейства Лагидов, так что Леонид был старшим по чину. В армии царило незатихающее жестокое соперничество между пехотой и конницей, македонцами и греками, царскими войсками и союзниками. Леонид не был македонцем, но происходил из дружественной Фессалии, родины легендарного пращура Александра, героя Ахилла. Он обладал на редкость дружелюбным характером, так что только самые закоренелые интриганы могли иметь что-то против него. Основная масса македонцев относилась к нему с симпатией. Вот и Таис он понравился сразу.

Зато как она понравилась Леониду! Тот факт, что сам Александр оказывал Таис внимание, навел фессалийца на какие-то мысли, хотя об Александре ходила слава как о человеке, довольно сдержанном по отношению к женскому полу. Конечно, самых красивых пленниц отводили в первую очередь к Александру, но они там не задерживались. Одним словом, от этого знакомства у Леонида осталось состояние совершеннейшего очарования ясноглазой богиней и некоторые вопросы, в которых ему еще предстояло разобраться.

Надо сказать, Птолемей до сих пор не мог отойти от потрясения, вызванного ее неожиданным появлением в его шатре. У него перехватило дыхание и помутилось в голове, точно так же, как четыре года назад в Афинах, когда он увидел ее впервые.

Птолемей часто вспоминал их самое первое время в Афинах, — маленький летний роман, — видимо, так представлялась Таис их тогдашняя связь. И вот она здесь, — из маленького романа может выйти что-то большее! Только не терять голову, не совершать опрометчивых ошибок, и, главное, не надоедать. Птолемей знал, что ему придется непросто в море молодых и жадных мужчин, каждый из которых может стать его соперником. Таис прелестна, обаятельна, люди ее любят, мужчины — желают. Ну, что ж, еще посмотрим. У него есть большое преимущество перед остальными: «Я ее надежный, заботливый друг, вот мой конек, — рассуждал Птолемей, — а Леонид и все остальные пусть еще добьются от нее того, чего я уже добился». И он вспомнил то, чего он добился, и какое это блаженство — обладать ею.

Как это ни парадоксально, но Птолемею даже не приходило в голову, что его соперником может стать Александр. Александр — сам по себе. Он играет в другие игры, у него своя жизнь. Из детства он сразу шагнул в зрелость, недосуг ему было бегать по гетерам. В 16 лет, в отсутствие Филиппа, правил Македонией, вел войны, в 18 лет выиграл Херонею, в неполных 20 стал царем, расправился со всеми претендентами на престол, решительно замирил Грецию. В 22 организовал грандиознейшее военное предприятие в истории Эллады. О каких женщинах может идти речь — ему продохнуть некогда, в его жизни совсем другие приоритеты. Хотя Александр, человек страстный, эмоциональный, с нежной, необузданной душой, глубокими чувствами, — создан для любви, излучает ее. Благо, что у него есть Гефестион, его ближайший друг, его возлюбленный. Там все крепко, место Гефестиона давно всеми признано. А то, что к Таис царь отнесся хорошо, по-дружески, так это прекрасно, как раз то, что нужно.

Все эти долгие размышления могли быть мыслями Птолемея, если бы он думал об Александре как о возможном претенденте на Таис. Но эта идея просто не приходила в голову, настолько абсурдной казалась.

Послав Пармениона с частью армии принять сдачу Магнезии и Тралл, а Алкимаха — в Эолию и Ионию, Александр с остатками армии двинулся в Милет, который, вопреки прежним уверениям, передумал сдаваться, рассчитывая на помощь персидского флота. Однако судьба-Ананке оставалась благосклонной к Александру. Союзнический греческий флот из 160 кораблей успел на три дня опередить персидский флот и стать на якорь у острова Лада, закрыв вход в гавань Милета. Персам ничего не оставалось, как расположить свою армаду из 300 кораблей у города Микале.

Александр не хотел давать морское сражение, хотя именно это советовали опытные полководцы во главе с первым генералом Парменионом. Царь даже настоял на новом толковании предзнаменования. Дело в том, что во время принесения пророческой жертвы со стороны моря появился орел, птица Александра. Все решили, что это знак о необходимости дать морское сражение. Но Александр возразил, что птица прилетела на сушу. Парменион настаивал, что даже если морское сражение окажется неудачным, это не повредит положению сухопутной армии. Он даже сослался на «Илиаду», так почитаемую Александром книгу жизни, приведя слова Нестора: «Слушать советы полезно». На что Александр только улыбнулся и, обняв Пармениона, ответил: «Я выслушал». Но поступил по-своему.

Решение его было следующим: штурмовать город, одновременно заперев кораблями вход в Милетскую бухту, отрезать персидскому флоту возможность пополнять запасы воды из Меандра, к устью которого он послал Филоту. Александр решил уничтожить персидский флот силами наземной армии, подчинив себе все побережье и, таким образом, отрезав его от источников пополнения водой, провиантом и живой силой. Его расчет, так оспариваемый боевыми генералами Филиппа, оказался гениально верным.

Милет капитулировал после первого же натиска. Царь запретил грабить город, опасаясь вторых Фив, и подарил жителям свободу. После сокрушительного штурма Милета часть его защитников, а именно лучшие контингенты греков-наемников, сражавшихся на стороне персов, вплавь спаслись на островке, прилегающем к Милету. Александр оценил их отвагу, сохранил им жизнь и взял 300 из них к себе на службу. Птолемей отметил про себя изменение его политики. Еще три месяца назад взятые в плен при Гранике наемники-эллины как предатели панэллинских интересов были отправлены на рудники в Македонию. Он обратил внимание на гибкость действий Александра, о чем и написал в своих заметках, которые, помимо прочего, позже сделают его имя знаменитым[8].

Для Александра стало очевидным, что у его кораблей нет шансов одержать верх над флотом противника, особенно финикийским, который численно превосходил его собственный в два с половиной раза. Кроме того, содержание флота дорого стоило. Для 160 триер необходимо около 32 000 моряков и воинов, почти столько же, сколько насчитывала его сухопутная армия. На содержание флота нужно было 50 талантов, плюс месячное жалованье командам — около 60 талантов. И хотя в казне Александра после завоевания Сард деньги появились, их хватало только на содержание сухопутной армии[9]. Поэтому царь решил совсем распустить флот. Этот рискованный шаг очень обеспокоил его стратегов.