Через три минуты в дверном проеме появился сухонький, подтянутый мужичок с горящими искрой жизни глазами. По старой привычке козырнул, вытянулся.

— Вызывали, Дмитрий Александрович?

— Вызывал. Садись на кушетку рядом со Скорпионом, посмотри на его измученное тяготами жизни лицо. Сел? А теперь ответь на вопрос. Ты хочешь ему помочь?

— Безусловно. Мне Кот про него рассказывал. Если хотя бы половина — правда, то сделаю все возможное.

— Тогда подвези его на самолете до тайги в двухстах километрах севернее. Если напрямую, меньше.

— Дмитрий Александрович, я не совсем понимаю. ЯК-141 — одноместный самолет.

Дмитрий приподнял бровь:

— Да ну? Неужели не поместитесь?

— Поместимся. Только перегрузки…

— К перегрузкам ему не привыкать. Ты же «свечек» с «колоколами» и другими акробатическими изысками пилотирования делать не собираешься. У тебя не МИГ и не СУ. А за него не бойся, выдержит, крепкий. Расчетная, боевая нагрузка самолета — тонна. Вы оба вместе весите не больше ста сорока килограмм. Он чуть меньше семидесяти, ты больше. Техники снимут вооружение, зальют горючего под завязку и полетишь, как миленький. Вот маршрут. — Дмитрий вывел на экран карту, ориентиры.

Пилот вник во все ориентиры, кивнул:

— Задача ясна, сделаю. Доставлю в целости и сохранности. Расстояние компенсирую высотой. Потолок самолета — пятнадцать километров. Если потом на бреющем полете на одном двигателе… — Пилот углубился в терминологию.

Дмитрий внимательно выслушал, кивнул:

— Идите, исследуйте самолет. За Скорпионом прибудете через два с половиной часа. Я вкатил ему дозу снотворного на три дня, но он проснется гораздо-гораздо раньше. В последнее время становится невосприимчив.

* * *

Святослав широко улыбнулся, завидев с холма дальние стены Царьграда. Два дня пути, и Константинополь узрит мощь мечей русичей. Цитадель распутства падет, давая рождение новому миру, новой империи от Волги до Адриатики, от Ладоги до Пелопоннеса. Центром мира станет Переяславль Дунайский. Знамя Перуна воссияет на ярком солнце. Род узрит могущество детей своих.

Скорпион погрустнел, читая мысли предка. Призадумался, расставляя по полкам беседы с почившим волхвом, свое знание истории и намеки Рыси.

Великая получилась бы держава, несмотря на все старания новой веры. Навсегда заперла бы цивилизации Европы от полудиких кочевников Азии, как некогда павшая Троя. И не важно, что держава Святослава вряд ли переживет своего основателя. Пусть его сыновья или даже внуки поделят ее. Если б только Святослав прожил еще лет пятнадцать- двадцать. Лишь бы выросло новое поколение, привыкшее к существованию в едином пространстве. Поколение, привыкшее смотреть на достижения культуры Средиземноморья не как на откровения Неба, а как на добычу отцов. Чтобы славяне покрепче уцепились корнями за плодороднейшие черноземы Дона и Кубани. Одно поколение — и никаким половцам не выжить их оттуда. И не будет набегов каждые три года. И Волга, и Поморье, и Посулье, и Сурож, и Корсунь, и Тмутаракань никогда не станут для русов становьем степных хищников, не своей землей. И Орда три века спустя упрется в густозаселенную, богатую и сильную страну вольнолюбивых, привычных к оружию подданных — казаков. Совсем иная Русь, даже если приняла бы павлианство, как вернее называть принятое Владимиром христианство.

Хотя, кто знает? История многовариантна. Как бились с кочевниками, так и сотрудничали. Фазы этногенеза. Кто-то на подъеме, кто-то падает во тьму веков. Многогранная история человечества. Почему всегда так хочется переделать историю по-своему, под свое мировоззрение и мироощущение? Прошлое нужно помнить ровно настолько, чтобы не переоценивать свое настоящее. В те далекие времена мир жил другими законами. И никто не знает, как перевернулся бы мир, поменяй в нем хоть что-то. Тем более продли жизнь такая влиятельная фигура, как Святослав.

Скорпион погрустнел еще больше, сконцентрировался на вожде, стараясь понять, что же случилось на самом деле.

Русый длинный чуб упал на голое плечо двадцативосьмилетнего князя. Изрезанное вязью татуировок правое плечо напряглось. Ладонь крепко сжала эфес богатырского харалужного меча из лучшей булатной стали. За плечами висели простые, добротные ножны — князь роскоши не любил, ценил простоту и удобство.

Обереги и свастики на руках князя отражали лучи светила. Вязь орнаментов и оберегов солнца, Рода и Природы, сплетались на груди с парящим соколом — тотемом деда — Великого Рюрика. Балтийского славянина, сплотившего разрозненную проклятой Византией Русь.

Волхвы украсили руки конунга еще по молодости, когда, побывав в проклятом всеми богами Константинополе, с негодованием отверг предложение матери принять рабское крещение. Того позора, что пережила вольнолюбивая душа руса в двуличном граде, простить матери не мог. Не зря дядька Олег Вещий, двумя тысячами ладей взял лживый город, да отец — Великий Игорь, уйдя от греческого огня, через три года пришел и отомстил за поражение.

Скорпион едва не выпал из родового сна — с татуировками оказался прав. Собственные глаза не обманывали.

Святослав повернулся. Широкая, добродушная улыбка голубоглазого князя взяла за душу. Пышные усы блестели на солнце, подбородок брит, кожа оскоблена ножом до синевы.

Скорпион был готов лить слезы, рассматривая при жизни рослого, широкоплечего князя, разбившего державу-вампира — иудейский Хазарский каганат. Страну работорговли, что полтора столетия не давала покоя Руси, собирая кровавую дань «белыми девицами», дочерьми, да мечами булатными, лучшими мечами того времени, что для каждого славянина был как сын. Гений полководца из рода ясных соколов молниеносно, с малой дружиной в один, 965 год от рождества христова, разбил орды самого лютого врага на его же территории. В степях, где славянам было биться не с руки, не привычно. Ударил в самое сердце, разбив у столицы Итиль тридцатитысячное наемное войско.

Вот кому надо было памятники по всей Руси ставить, Святославу Храброму, а не красной угрозе здравому смыслу в лице дядюшки Ленина.

— Отец!

Скорпион обернулся вместе со Святославом.

К вершине холма спешил паренек лет двенадцати с длинным русым чубом и такими же голубыми глазами, как у отца. Точная копия князя. Молодой княжич.

Стоп.

Скорпион судорожно перебрал в памяти даты, приметы известных сыновей Святослава. Княжич не был похож на Ярополка, тот должен быть старше, должен был остаться в Киеве. И не Олег, тот чернявый, правит во Вручье (ныне Овруч), столице древлянской вместо сожженного Ольгой Искоростеня. Даже не Свенг, боевой сын, который ходил с отцом на Хазарию, да остался править теми землями под Тмутараканью. Летописцы нарочно предадут его имя забвенью, словно и не было. По всей истории о нем напомнят лишь византийцы, обронив, что сын Святослава Свенг сильно помог подавить мятеж в 1015 году в крымских владениях Византии, взяв в плен мятежного князька — крещеного хазарина Георгия Чулу. Паренек ни в коем случае не был похож на Владимира, тот сослан в Новгород, упрямым боярам на потеху. Святослав проклинал день, когда испив ромейского вина поддался соблазнам Малуши. Добран или Добрыня на новый лад, подобрал точное время, чтобы подложить рабыню на ложе, а потом испросить новгородских послов взять младого Владимира себе на княжение, под свое воспитание. Он исправно отработал долг рабовладельческим кланам Хазар, человеконенавистникам со своими понятиями и верованиями. Робичич, сын рабыни, был хазарской крови. Отродъем того государства, что травило Русь и которому Святослав вонзил в грудь меч. Но никак не мог догадаться, что по клинку того меча руки коснется незримый яд.