– Правда, Федор Евграфович, сущую истину ты говоришь, – улыбнулся Егоров. – Да скифы и сами были хорошими воинами, чать не обиделись бы они на вас, на доблестных русских солдат. И на то, что вы тут с таким аппетитом возле них ужинаете.

А вообще, эта окружающая земля очень богатая на всякие древности. Совсем недалеко от этого места, на правом берегу Буга, и как раз напротив нашего самого крайнего, южного линейного форта, там, где мы свою первую ночевку провели, две тысячи лет назад стоял огромный и богатый греческий город Ольвия. Его даже сам «отец истории» Геродот в свое время посетил.

В этом городе тогда проживало более пятнадцати тысяч человек, и он был обнесен высокими каменными стенами. В нем чеканили свою монету с изображением дельфина, а в его гавани умещалось более сотни больших судов. Представляете?

– Две тысячи лет назад и в этих местах был такой огромный город? Вот это да-а! – удивился Глеб. – Вот бы на эту самую Ольвию да хоть одним глазком взглянуть!

– Какая эта там тебе гречанская Ольфия, – подначил солдата Быков. – Ты хотя бы один рассейский город сам-то своими глазами видал?

– А как же, в уездном Павловске целых три раза на ярмарке с батюшкой и братьями бывал. А уж как в рекруты загремел, так целых полгода в губернском Воронеже на рекрутской станции в ратном обучении состоял, – с важностью ответил молодой солдат. – А еще мимо Белгорода с Харьковом маршевой командой проходил. Так что я города хорошо знаю!

– Тю-ю, – протянул капрал пренебрежительно, – так это все мы когда-то и где-то чего-то проходили. А вот когда ты крепость или же неприятельский город с войском приступом возьмешь, вот тогда и будешь хвалиться то, что всякие города видел. Солдат, брат, он только занятыми городами должон хвалиться. Правда ведь, братцы?

– Ну да, а чего нет-то, – протянули ветераны, прошедшие своими ногами всю Молдавию, Валахию и северную Румелию.

Утром, на рассвете, наскоро перекусили вяленым мясом и сухарями, запив все это травяным чаем. Пока запрягали лошадей, Алексей сбежал вниз к реке и, стянув с себя доломан, облил тело прохладной водой. В шагах десяти от песчаного мелководья, там, где он мылся, кусты ракитника вдруг дрогнули, и Лешка даже и сам не понял, как он очутился на берегу с пистолем в руках.

– А ну, кто там есть, выходи с поднятыми руками, не то пальну!

– Не стреляй, старшой, выхожу я! – послышался глухой голос, и из зарослей на прогалину в кустах вышел седоусый, худой дед в рваном кафтане. Одна рука его была раскрыта, а вот другой, приподнятой вверх, он сжимал пехотную фузею. С холма стремглав скатился десяток егерей и взял деда со всеми этими кустами на прицел.

– Ого-о, какие у нас люди! – протянул удивленно Лужин. – Ваше высокоблагородие, вы не узнаете деда?

Лешка всмотрелся в стоявшего перед ним.

– Да это же наш проводник! Вспомните, я его еще как знающего реку с хутора для переправы через Буг привел, когда мы сюда два года назад с Валахии заходили. Он тогда еще от серебра отказался, а вот фузею с собой забрал.

– Теперь вспомнил, – кивнул Алексей. – Кто там еще есть в кустах? Быков, а ну гляньте-ка с ребятами, да только осторожно!

– Только не стреляйте, внук там мой! – хрипло произнес дед. – Мишаня, выходи из кустьев тихонько, только не дергайся! И мушкет свой в лодке оставь!

Из ракитника показался белобрысый паренек, которому на вид можно было дать лет четырнадцать.

– Лодка там, ваше высокоблагородие, старая и вся битая, – доложился вынырнувший из кустов Быков. – Вот в ней чего было, – и он протянул Алексею весьма потертый, облегченный мушкет с фитильным замком.

– Ого, вот это, я понимаю, старина! – удивился Лешка, осматривая весьма редкое оружие. – Неужто вот такой еще и стреляет?

– Заряжается медленно, – проскрипел дед. – Я руки-то опущу, старшой?

– Федор, ты покамест фузею забери у него и нож, – кивнул Егоров на выглядывающую из кожаных ножен на поясе костяную рукоятку.

– Как зовут-то тебя, дед, и от кого вы здесь прячетесь? Ваш же хутор вроде как на той стороне реки?

– Нет больше того хутора, – глухо ответил тот. – Спалили его окаянные намедни, вместе со всеми, кто там был, – и протянул свою фузею Цыгану.

– Как так? – удивился Алексей. – Столько лет на Очаковской стороне этот хутор стоял, и вдруг на тебе.

Дед стоял молча, понурив голову. И в этой фигуре с безвольно опущенными руками, уже безоружной, было столько искреннего горя и отчаянья, что беседующие между собой егеря, рассматривавшие старинный мушкет, все разом притихли.

– Деду Дорофеем кличут, – паренек вышел чуть вперед, словно прикрывая своей спиной старика. – Мы с ним одни остались, всех басурмане посекли, а мы в это время на ловле были. Как дым увидели с реки, так к себе подгребли, а там уже никого в живых нет. Вот только лишь ружья из тайника забрали и похоронили всех, – и он, не сдержавшись, всхлипнул. По чумазым щекам паренька сбегали вниз две дорожки от слез.

Алексею стало не по себе.

– Извиняйте, люди добрые, не знали мы про ваше горе. Пойдемте к нашему костру. Лужин, у нас там еще чего-нибудь на перекус осталось?

– А как же, найдем, вашвысокоблагородие, – отозвался Цыган. – Глебка, а ну-ка давай бегом на курган! Там Илья со Степаном оставались прибраться, так пусть они пока не спешат, мы еще здесь маненько задержимся. И съестного еще пусть из переметных сум достанут!

Молодой солдат понятливо кивнул и понесся в сторону кургана.

– Пойдемте, перекусите у нас тем, что Бог послал, – позвал беженцев Алексей. – И оружие им, братцы, верните. Верните, верните, – нахмурился он, видя, что Лужин не спешит с исполнением приказа. – Не видишь, что ли, сам по людям, Федя, что не по нам эти стволы будут стрелять.

Большого изобилия в еде уже не было, но на перекус ее двум людям вполне даже хватило.

– Господин офицер, дозвольте к вам обратиться? – дед Дорофей подошел к стоящему в стороне от всех Алексею.

– Обращайся, – Лешка внимательно посмотрел на пожилого человека.

– Внук у меня. Это последнее, что в этом мире мое осталось. Ради него только мне жить теперь надобно, – горько вздохнув, проговорил он. – Не было бы Мишани, к Очакову бы пошел с ружжом. Трех али четырех турок точно бы приземлил, а так, видать, повременить пока с этим придется. Я слышал, что вы в Николаевской сами стоите, рыбаки с левого берега вашу рать шибко хвалили. Говорят, не забижают местных людей и воины хорошие. Османам, дескать, не раз уже от вас доставалось. А сегодня вот я и сам в этом убедился. Видно же сразу, что воинство справное. Просьба у меня к вам будет, господин охфицер, возьмите нас к себе. В солдатчину-то чтобы пойти, мы с внуком не годимся, но вот полезными быть – это могем. Птицу, дичь с ним добывать будем, рыбалить опять же, ну и так, по хозяйству ежели где, тоже ведь вам пригодимся? Я, вон, за эту жизнь две свои хаты и еще две для детей вот этими самыми своими руками построил, – показал он мозолистые ладони. – Вы не смотрите, господин охфицер, что я весь седой и шибко высохший. Глаз-то у меня зоркий и рука еще пока твердая, – и он неожиданно ловко выхватил из-за спины фузею.